Воспоминания

Л. Бипов

Не мои университеты,

или Инженер - это звучит гордо!

МЕМУАРЫ В ЭЛЕКТРОННЫХ ЭПИСТОЛАХ (МЭЭ)

Зелёная папка «Инженер - это звучит гордо!»

Эпистола 11.

«Саткинская история. Часть, но самая первая»

(- Всё начинается со списка.

- Не согласен.

- Урал, но всё-таки южный.

- Гендель клопов не видел.

- В Магнитку за тросом)

Здравствуйте, дорогой читатель-соотечественник!

Вы, наверняка, согласитесь, что все как приятные, так и неприятные дела начинались у нас со списка. Список на награждение и список на получение, список лиц, подлежащих, и список вещей, запрещённых, наконец, пресловутые списки литературы. Со списка же началась и история, которая произошла со мной в далекие пятидесятые. Приближался день распределения на работу выпускников института. Парторг кафедры Виктор Львович Балкевич подозвал меня, комсорга, и предложил подготовить проект распределения. Он выложил на стол список мест работы, предлагаемых Минвузом СССР. Их было довольно много и на любой вкус: от кирпичных заводов Дальнего Востока до проектных и научных институтов Москвы. Ничего удивительного не было в том, что московских мест было меньше, чем студентов-москвичей, так же, как и в том, что все душевноздоровые москвичи желали остаться дома. Тут впервые нас, ещё студентов, поставили в ситуацию, когда, по мнению сатириков, человек человеку - друг, товарищ и...волк.

Что же делать? Как справедливо провести распределение мест среди своих однокашников? Насквозь пропитанный духом так называемой пролетарской, а позже - социалистической демократии, я предложил составить список фамилий, расположив их в зависимости от среднего балла успеваемости. Иначе говоря, составить очередь при выборе места. Придумано здорово: кто лучше учился, тот лучше распределился! И надо сказать, друзья-студенты были довольны: всё по чести.

Вечером состоялось предварительное распределение. Декан оставил в силе наше с парторгом предложение и пожелал каждому выпускнику успеха. Мне, справедливому, был предназначен московский научный институт, место хорошее, хотя и не самое лучшее, - так ведь и я был не самым лучшим. (Чтоб получить «красный диплом», декан посоветовал мне через несколько дней пересдать всего лишь один предмет с четвёрки на пятёрку. Спустя много лет я понял, почему деканат в моем красном дипломе был заинтересован больше, чем я. Статистика, понимаешь!)

«Но только утро засветилось, всё»...резко вдруг переменилось. Будущим гордым носителям парадоксального звания «молодой (как приятно!) специалист (какая же неправда!)» показали, что страна у них не только богатая, но и порядок в ней тоже есть. А представителям одной нетитульной нации особо показали, что, кроме Московского речного порта, есть дальневосточная Советская Гавань и вечера хороши не только подмосковные, но и в посёлках городского типа, например, Вырыпаевка или Бондюг. Словом, вешайте, ребята, на стену репродукцию суриковского «Утра стрелецкой казни» и перечитывайте роман Ажаева «Далеко от Москвы».

Слышу «Бипов!» и с трепетом вхожу в Малый актовый зал за своим светлым будущим. Председатель Л. (хотя профессор химии, но в нацвопросе разбирается, так как женат на еврейке):

- Вам предлагается Бондюжский кислотоупорный завод.

- Не согласен.

- Почему?.

- Я - огнеупорщик, хочу на любой завод, но только огнеупорный.

Выглядел я патриотом, а на самом деле всё было проще: до меня все носители экзотических имен и фамилий уже получили Немоскву, и я понял бесполезность притязаний. «Огнеупорных нет. Решение принято, вы свободны. Выйдите!». А в спину мне: «Не слушайте его. Тут нужна Москва». Я успел только крупно написать в протоколе «НЕ СОГЛАСЕН» и именно с этими словами вошёл в свою профессиональную жизнь, которую, как позже выяснилось, пройти - не футбольное поле перейти.

Еще не успокоившись после экзекуции, сталкиваюсь в коридоре с парторгом. Парторг (хотя доцент керамической технологии, а в нацвопросе разбирался: у самого дедушка был евреем): «А Вы, Бипов, обращайтесь в Минчермет и добивайтесь». Я удивился: он меня на «Вы» называет. То ли в его глазах я сильно повзрослел, ведь как-никак прошёл распределение, то ли, как сказали бы сейчас, хочет дистанцироваться от «движения несогласных». Он - мне, глядя в сторону: «И всё же Бондюг - место не самое страшное. Вот профессор Лукьянов там свой срок в ссылке отбыл и даже книгу после этого написал, и Сталинскую премию за неё получил. Так что не горюйте!». Сказать прямо, Бондюг на Каме меня больше всего пугал отсутствием там железной дороги. Уплыть пароходом оттуда, думал я, можно будет только с открытием навигации, при этом билеты, как мне со страхом представлялось, будут выдавать опять же только по спискам.

Не сдержав обиды, я выпалил:

- Как же всё-таки нехорошо поступили с нашим «списком справедливости»!

- Ну, знаете, список - списком, а людям свойственно ошибаться.

Видя мое полное отчаяние, утешительно добавил:

- Но ваше положение вы сможете исправить, потому что всё, что нужно людям, делается людьми.

А я подумал: «В том числе и негодяями». Подумать-то подумал, а сказать побоялся: всё-таки он - парторг!

Тут настал момент для лирического отступления. Из приведенного эпизода выходит, что этот самый несмышлёныш Бипов очередной раз стал беззащитной жертвой государственного «А». Помилуйте, какой там государственный «А»! Такого в СССР и не было, хотя антисемиты были. И ничего удивительного. Ведь и коммунизма не было, хотя коммунисты были. («В тему», как теперь говорят, вспомнилась статья Роя Медведева из «Аргументов и фактов», самой высокотиражной российской газеты, «Был ли Сталин антисемитом?». Было интересно читать этот опус полукровки, причём двойной как по происхождению (мать-еврейка), так и по служебным обязанностям (диссидент в услужении КГБ). С нетерпеннием жду от него статьи «Был ли Гитлер антисемитом?». Ну, да ладно!

Правильно сказал парторг, что всё делается людьми, так что вперёд, к людям! Только не к простым, а к «улучшенным», к руководящим! Минвуз — Минчермет — Минвуз — Минчермет... А вот и счастливый кабинет! Самого Петра Ивановича Чаплинского! Это всего лишь в ста метрах от головного мозга страны—ЦК КПСС. «Ваш вопрос решен. Завтра получите направление на Новомагнезитовый завод в Сатке. Сатка — гордость нашей отрасли, огнеупорная Магнитка!». Гордость по замыслу Петра Ивановича должна была тут же перейти и ко мне. По правде говоря, немножко перешло. Время было позднее (тогда чиновники работали ещё в сталинском стиле, то есть засиживались дотемна: а вдруг сверху позвонят!) и в кабинете, как бы дома, делал уроки вместе с папой сынок Петра Ивановича. Обращаясь к нему, Петр Иванович сказал: «Вот смотри, дядя едет на Урал, будет на заводе работать инженером. Учись хорошенько, и ты таким будешь.

Моей гордости ещё добавилось.

Что же касается Сатки, где расположено уникальное месторождение магнезита в мире, там я уже побывал на преддипломной практике и был знаком с ужасающей картиной при подъезде к старому магнезитовому заводу. Здесь запросто без особых затрат и подготовки можно было снимать кинофильм о губительном влиянии атомного взрыва на природу. Земля покрыта плотным слоем серой магнезитовой пыли, лес на сопках лишён листвы, и кажется, что всё кругом вопит: «Люди, будьте бдительны!». Ну, а люди, главное саткинское богатство, они везде одинаковые: свои, советские, хотя и с разными правами. В то время среди саткинцев немало было депортированнных, завербованных и бывших лагерников. Но всю эту разносоциальную и к тому же разнонациональную массу безусловно должен был сблизить и объединить призыв:

«Больше магнезита родной стране!». Однако, когда мы с товарищем–однокурсником Виуленом Ривкиным ходили на завод в ночную смену, он предусмотрительно клал в карман пачку «Беломора» для «отмазки» от подозрительного встречного при ключевом вопросе: «Товарищ, не найдется ли закурить?». Для такого встречного признаком возможной нашей денежной состоятельности служили бобриковые куртки с цыгейковым воротником, уважительно называвшиеся на Урале «москвичками». Именно этим мы отличались от подавляющего большинства саткинцев, одетых в серые ватные фуфайки. Любопытно, что у бывших лагерников они были без воротников, что служило для нас, бдительных, бесценной приметой и сигналом опасности.

Вот туда-то в Сатку я и добился назначения. Сам. И теперь, подводя итоги, должен сказать, что вовсе и не жалею.

Что же касается пресловутого «распределения», то, думается, у его организаторов была двоякая цель: выделить и убрать со столичной территории «вредителя — долгоносика» и одномоментно перевоспитать выпускников по нацвопросу. Однако, к чести нашего студенческого братства, у этих интернационалистов нового типа («все Люди - братья, кроме ...») ничего не вышло, никакие предрассудки в него не проникли, и вот уже более полувека мы, дети разных народов, каждые пять лет собираемся на традиционную встречу. Мы дружим до гроба!

А «долгоносики»-то, отработав свои «срока» , вернулись в Москву и опять взялись за своё: читать, писать и ответственно выполнять поручаемые им дела. Поезд, отвозивший меня в мою разом повзрослевшую жизнь, назывался «Южный Урал». Хоть и Урал, но всё-таки южный, от этого слова на душе теплело. Направление - Челябинск. Попадание на челябинщину для меня было не впервые: во время войны я там побывал в эвакуации в детской колонии-интернате в деревне Варгаши Курганского района. Колония эвакуировалась, а точнее, бежала туда из села Лопатино Скопинского района Рязанской области за день до вступления в него немцев и доехала, несмотря на систематические бомбардировки поездов, особенно сильные возле важного ж.д. Узла Ряжска. Однако не помню, чтобы нам, детям, в отличие от взрослых, было страшно. Нас больше одолевали голод и жажа. Мы глазели в окна и неприкрытые двери теплушки, где мелькали вывески: раздражающая «Кипяток», грозная «Граница станции» и загадочная «Закрой поддувало!». Любопытному взору мальчика, выросшего на Садовом кольце Москвы, открывались просторы за его пределами.

Что может быть беззаботней детства? Неужели старость!? Эх, старость, старость... Однако ведь и она чем-то хороша и, пожалуй, прежде всего воспоминаниями. Для них, пожалуй, и даётся молодость. Ну а молодость, чем же она хороша? Да хотя бы тем, что в ней не думаешь о старости. (Прошу засчитать вышеприведенное размышление в качестве философского отступления и перехожу к фактам из жизни молодого специалиста).

Помнится, талантливейший поэт той ещё, нашей эпохи утверждал, что «коммунизм — это молодость мира». При этом никто из специалистов по хронологии человечества, конечно, вслух возразить не мог. Далее в рифму было рекомендовано «коммунизм возводить молодым», а уж тут и вовсе никаких возражений быть не могло. Вот и на освоение Новомагнезитового завода прибыла молодёжь со всех концов нашей необъятной и жила-была строго по уставу ленинского комсомола, то есть «не допуская нетоварищеского отношения к женщине и соблюдая правила социалистического общежития». И хотя санитарное состояние общежития порой переходило в антисанитарное, жизнь шла безмятежно. И вот...

И вот однажды из Москвы на завод прибывает кадровый начальник. Тот самый Петр Иванович Чаплинский, который меня как экспонат назидательно демонстрировал своему сыну. Проводилось нечто подобное генеральской проверке в армии. А когда в сопровождении замдиректора завода Михаила Семёновича Генделя Петр Иванович вошёл в наш четырёхместный «номер», он с улыбкой протянул мне руку.

Последовал стандартный диалог:

- Как устроились?

- Нормально.

После нескольких вопросов Чаплинский спрашивает собравшихся:

- Клопы есть?

«Молчание ягнят» и смущение Генделя.

- Что ж вы все молчите? А товарищ Бипов что скажет?

- Бывают.

- Вот так, товарищ Гендель! Товарищ Бипов - москвич, уж он-то с клопами знаком, так что не ошибается!.

Что и кому было после проверки, сказать не могу, но меня переселили в комнату к инженеру Виктору Сорокину, и мы стали с ним жить, как братья, ну хотя бы как двоюродные. Уральскую древесногидролизную водку-«сучок» закусывали московской колбасой, которую я получал по почте.

Хотя самого Новомагнезитового завода ещё не было, но Дирекция у него уже была, и у всех прибывших специалистов были и должности, и оклады. Все усиленно составляли, утверждали, изучали и изменяли, сами понимаете, что. Казалось бы, нет ничего легче, чем быть функционером «нефунциклирующего» предприятия? И всё же нам, молодым «возводителям», ужас как хотелось поскорее живого дела! И для меня оно наконец-то нашлось. «Бипов, собирайтесь в командировку! В Магнитку за стальным тросом. И не забывайте про отношение!».

Наконец, вот оно, начало! О Магнитке я уже, конечно, слыхал, стальные тросы я себе примерно представлял, а вот что касается культурного отношения, то тут так и хотелось сказать: «Обижаешь, начальник! Я - всё-таки уже инженер и к тому же москвич». Однако никто меня и не обижал: отношением-то оказалось... письмо из отдела снабжения. Выходит, в начале моей новой жизни будет слово, то есть всё по-божески.

А в начале командировки был мороз и сапоги вместо валенок. Сорок градусов в воздухе - это вам не сорок градусов в бутылке (шутка по-уральски). До метизного завода добрался в целости и тут же - к начальнику сбыта.

- Здравствуйте, я из Сатки с Новомагнезитового завода. К товарищу Ерину можно пройти?

- Нельзя, они занимаются.

- А когда можно будет?

- Обождите в коридоре. Вызову.

После вызова вхожу в прокуренный кабинет начальника отдела сбыта.

- Здравствуйте, Николай Акимович (это я на двери прочёл)! Я из Сатки с Новомагнезитового завода к Вам за стальным тросом.

Товарищ Н.А.Ерин выходит из-за стола и с живым интересом смотрит на мой фибровый студенческий чемоданчик с личными вещами (бритва, помазок, носки, колбаса, книжка).

- А что привёз?

- Отношение (я тут же лезу в боковой карман «москвички»). Последовала весьма выразительная немая сцена, а затем вздох и вялая команда: «Маша! Прими человека!». (Занавес).

На стальном канате спать не будешь, надо устроиться в гостинице. Иду в гостиницу Металлургического комбината имени Сталина (все крупнейшие предприятия металлургии носили это имя).

- Здравствуйте, я из Сатки с Новомагнезитового завода

- Такого у нас в списке нет, так что ничем помочь не могу.

- Может быть, его в списке ещё и нет, но ведь через месяц его запустят. Нельзя ли мне у вас хотя бы только переночевать?

- Знаем мы вас, командированных! На ночь попросятся, а набезобразят так, что в пору капитальный ремонт проводить. Поезжайте, пока не поздно, в горкомхозовскую.

До гостиницы Горкомхоза (остаток одноэтажного cветло-лилового барака времен первой пятилетки) добрался опять же в целости, но уже без былого энтузиазма. В номере четыре койкоместа. На трёх лежат счастливые постояльцы: двое мужчин и одна женщина. А что поделаешь? Женских мест в гостиницах и общественных таулетах всегда не хватало. Вижу: спят в пальто и обуви, но укрывшись для согрева простынями и одеялами. В железном чайнике плавают льдинки. А что поделаешь? Урал, хотя и южный, а холодина зимой , как на северном. Главное - не унывать! Если, конечно, не получишь воспаление лёгких. Занял свободное койкоместо и, не раздеваясь, с чувством выполненного задания (первого заводского!) ушёл в мир юношеских, всё ещё комсомольских грёз. Засыпая, был спокоен, что теперь стальной трос у строителей завода есть, а значит - пуск состоится в срок!

Любопытная штука - сон, точнее, бессонница, а ещё точнее, бессонница у лиц «старшего возраста», как их называют в российском общественном транспорте. За день не устанешь - не уснёшь, переутомишься - тоже не уснёшь. Так что, боясь переутомиться (с каким, однако, трудом даётся графомания в этом пресловутом возрасте!), заканчиваю писать в надежде продолжить «страсти по магнезиту» в следующих эпистолах.

С наилучшими пожеланиями

и дружеским приветом,

Л.В.Бипов

На стр. автора

<< Назад | Прочтено: 336 | Автор: Бипов Л. |

Мне понравилось?

(Проголосовало: 0)

Комментарии (0)

Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>