RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Зиновий Гольдберг

Блокада.

 Воспоминания З. Гольдберга

 

К сожалению, эти воспоминания я начал писать, когда мне было 75 лет, а продолжил в 80 лет. Многое ушло из памяти.  Любые мемуары носят субъективный характер, но я постараюсь быть объективным, хотя некоторую информацию буду брать из официальных источников (этот материал будет в кавычках и прописан курсивом).

Начало войны застало нашу семью (меня, маму и сестру Тину) в Каломягах, - тогда это был пригород Ленинграда, - на ул. Никитской, дом 5, где мы жили после ареста папы (но это другая история, связанная со сталинскими репрессиями). Когда началась война, мы, дети, очень обрадовались, т.к. были уверены, что наша «НЕПОБЕДИМАЯ  И  НЕСОКРУШИМАЯ» (слова песни о Красной Армии) быстро разгромит фашистов, и война «будет только на их территории» - так трубила официальная пропаганда. Но скоро  начались бомбежки, и я не понимал, почему наша армия и наши «СОКОЛЫ»  не дают отпор. Вскоре мама настрого запретила что-нибудь говорить о войне, т.к. началась охота на «паникеров» и «вражеских лазутчиков»,  которые «сеяли панику среди народа». Все замолчали и молча слушали радиосообщения от «Совинформбюро», которое каждый день сообщало: «...после длительных и кровопролитных боев наши войска оставили город   ....». Стало ясно, что война подходит к Ленинграду. Первая волна эвакуации началась 28.06.1941 и продолжалась до 27.08.1941, пока не были перерезаны все железнодорожные пути. («Человек в блокаде. Новые свидетельства. 2008»). Надо было спасать оборонную промышленность. Срочно вывозились оборонные предприятия и детские сады. Мама меня тоже собрала и с каким-то детским садом хотела отправить. Я помню, что сидел уже в вагоне, как вдруг мама меня вытащила со словами:  «Ты никуда не поедешь». Ей кто-то сказал, что эшелоны часто бомбят, и много людей гибнет.

Так мы все остались в Ленинграде.

В школу я пошел в 8 лет в сентябре 1941-го, как и все дети в то время. Но нас почти сразу отпустили по домам, т.к. начались бомбежки, «первая была 6 сентября», а «8 сентября замкнулось кольцо блокады, и к бомбежкам добавились артиллерийские обстрелы». Какое-то время в школах учились старшеклассники.

В начале войны мама вообще не боялась немцев и говорила, что это хорошие культурные люди, и рассказывала о том, что когда она была девушкой и их семья жила в Украине в Феодосии, то немецкие солдаты и офицеры помогали им продуктами, и они смогли подкармливать всю большую семью. В это время Украина по договору с Россией была занята Германией. Четыре сестры встречались с немцами и благодаря схожести еврейского языка идиш с немецким языком они общались, ходили на танцы. Мама говорила, что немцы никогда не позволяли себе вольностей, были обходительны и хорошо к сестрам относились.  Немцы помогли им пережить голодное время.

Осенью 1941-го мы из Каломяг смогли перебраться в город и жили там на ул. Нижегородской, дом 19 кв.1. Дом стоял напротив медицинской Академии и рядом с Финляндским вокзалом. Как маме удалось уговорить управдома дать нам во временное пользование комнату уехавшего в эвакуацию врача, я не помню. Но в это время в городе было уже много свободных квартир и комнат, т.к. довольно много горожан уехало в эвакуацию. Условие было такое, что мы должны всё сохранить в порядке. Мама предупредила меня, что я ничего не должен трогать и не должен заходить в смежную комнату. А там было очень интересно,  т.к. стояло зубоврачебное кресло, и были какие-то инструменты.

 К сожалению, пожили мы в этом доме недолго, т.к. в одну из зимних ночей 1941-1942 года произошел пожар.  Причину мы так и не узнали: то ли подожгли магазин (на первом этаже был магазин), то ли от зажигательной бомбы, то ли от «буржуйки».  Буржуйка – это железная печка с трубой в окно. Пока печка горит - в комнате тепло.

Зима 1941 года началась рано. Лед на Неве появился в октябре. В это время  уже не работало отопление, не было электричества, не ходили трамваи, водопровод при первых морозах замерз, и за водой мы ездили на Неву. Мы закрыли смежную комнату, заклеили крест-накрест окна полосками бумаги, чтобы стекла не лопались от взрывной волны. Все ленинградцы отапливали только одну комнату. Но всё это не помогало, и часто вода утром покрывалась слоем льда. На ночь завешивали окна одеялами для утепления и светомаскировки.  В качестве источника света использовалась, у кого была, керосиновая лампа, а мы пользовались коптилкой – это бутылочка с фитильком, который горит. В бутылочку наливался керосин. Чтобы как-то согреться мы, да и другие ленинградцы, жгли в буржуйке всё, что могло гореть: книги, мебель. Пожар спас от ответственности за обязательства, которые мы давали при вселении в эту комнату. Пожар произошел ночью, когда мы спали.  Кто-то настойчиво стучал в дверь нашей квартиры, но мы все спали в одной кровати под  несколькими одеялами, согрелись и не хотели выходить. Ждали, чтобы вышли соседи.

Но не дождались. Стук продолжался, и мама  отправила меня посмотреть, почему стучат. Я вернулся с криком: пожар!  Все начали вытаскивать свои пожитки во двор, прямо на снег. Парадная лестница была уже сильно задымлена, и все выносили вещи через запасную (черную) лестницу. Так как была зима, то всех погорельцев быстро расселили по квартирам, нас же подселили к одному одинокому больному мужчине. Мне помнится, что у него был мешок картошки, который он прятал. Он очистки выбрасывал в помойное ведро, а мы  их собирали и с удовольствием ели, уже начался голод. Еще один эпизод: была тревога, и все должны  были идти  в убежище, но мы уже так привыкли к тревогам, что не ходили в убежище и остались дома. Наш сосед тогда залез под кровать. Я это увидел и стал хохотать. Тина мне шёпотом говорит: «Он не пошел в убежище из-за  боязни, что мы украдем у него картошку».

Вскоре этот дом расселили, т.к. он был деревянный, и пустили его на дрова. Нас переселили в другой дом, который стоял во дворе, Финляндский переулок, дом 6 кв.39.

Нас спрашивают: «Как вам удалось выжить в этот голодомор?»

У социологов и биологов для характеристики естественного отбора есть понятие «выживание приспособленных». В блокаду это значило: надо было научиться не съедать сразу 125 грамм непонятной глинообразной массы хлеба, жить без воды, без отопления, без света и других удобств. Нам всё это удалось благодаря маме.

Мама, да и мы, дети всегда скрывали, что папа был репрессирован. Но кадровики, видимо, докапывались.  Папа работал машинистом на железной дороге.  Маму не тронули, видимо,  потому, что папа не был партийным функционером, хотя и был член партии. Маму не посадили и не отправили в лагерь, как других.  Но сначала её попросили со швейной фабрики, а затем из буфета Финляндского вокзала. Перед войной она работала в объединении «Молокосоюз». Её ставили торговать на лотках мороженым и другими молочными продуктами. Во время блокады ничего этого не было, и её отправили работать уборщицей в молочный магазин, т.к. «Молокосоюз» остался. Это был, он и сейчас там существует, небольшой магазинчик в Финляндском переулке. Там выдавали продукты по карточкам. Это дало возможность маме отоваривать иногда наши карточки.

Почему иногда? Да потому, что выдачи бывали очень редко из-за полного отсутствия  продуктов. Но когда поставляли что-то, то мама получала, хотя многие и этого были лишены. Дома был жестокий режим экономии хлеба. Когда мама приносила небольшой кусок хлеба, то делила его на несколько паек и прятала их в шкафу, чтобы я и сестра не съели их сразу.

Сестра в это время училась в медицинском институте и получала рабочую карточку - 250 грамм хлеба, мама – тоже, а я, как ребёнок - 125 грамм. Хлеб выдавали по карточкам каждый день, и он состоял из опилок, бумаги, каких-то тряпок или ваты и совсем небольшого количества муки. Но когда его получали, некоторые съедали этот кусочек сразу. Мама потом рассказывала, как она прятала этот липкий, сырой хлеб, сама не ела, клала кусочек в рот под язык и потом остатки частями делила между мной и сестрой. Помню, что сестра ходила сдавать кровь, как многие студентки мединститута,  и в этот день мама  не давала ей её пайку, т.к. после сдачи крови она получала хороший обед, но только не помню, приносила ли она что-нибудь домой.

Работая уборщицей в магазине, маме иногда удавалось собрать крошки с пола, с прилавков, если они там оставались, тогда вечером на «буржуйке»  готовила на патоке замечательную похлебку из крошек и жмыха (это отсев от переработки зерна, семечек) - это был праздник.  Патоку мама покупала на толкучке. Все кожаные ремни, которые были у нас и которые мы нашли в комнате врача, были разрезаны на кусочки и сварены.

Уже после войны мама говорила, что во многом помогло ей выжить то, что перед блокадой она была довольно полной женщиной. И подкожный жир помог ей не умереть голодной смертью.

Из книги «Человек в блокаде. Новые свидетельства. 2008»:

«Теоретически суточный рацион состоял для иждивенцев и детей: Хлеба - 125гр.,  Жиров - 6,6 г,  мяса - 13,2 г., сахара - 26,6 г., крупы - 20,0 г., Итого - 466 калорий. Продукты отпускались один раз в декаду или в пол-месяца, да и то не всегда».Карточки выдавали по месту жительства каждый месяц. Люди умирали от голода и холода. В некоторых семьях, когда кто-то умирал, это скрывали и на них получали карточки. Карточки можно было купить.

Хлеб тоже  можно было купить. Кто-то умирал, а кто-то наживался. В интернете можно найти информацию о том, как питалась в блокаду партийная верхушка.

Помню, что у мамы было несколько золотых царских монет,  на которые она выменивала хлеб и карточки, когда Тина потеряла или у ней украли их, и мы остались на месяц без карточек. И несмотря на всё это мама, потом я, а затем сестра побывали почти на том свете.  Тина была на 12 лет старше меня. Когда мама слегла,  Тина бросилась на толкучку и смогла на золотую монету выменять несколько котлет и хлеб. Так мы подкормили маму, и она встала. Это же произошло со мной и с сестрой. Я помню, что лежал с опухшими руками, и ничего не хотелось делать, да и не было сил поднять руку. Но мама с сестрой как-то выходили меня. То же повторилось и с сестрой. Тина потом вспоминала, что в тех котлетах ей попадались человеческие ногти.

Случаев убийства людей было довольно много. «Официально было зарегистрировано 250 случаев людоедства». Люди умирали прямо на улице. Мне на всю жизнь запомнилась смерть молодого парня.

Я ехал с санями на Неву за водой  мимо Финляндского вокзала. Впереди в метрах 10 от меня шел молодой парень. Он шел медленно, ноги  у него заплетались, а глаза стекленели.

Эти ничего не видящие глаза остались в моей памяти. Он прошел несколько шагов и свалился прямо передо мной. Я ничем помочь не мог. Мне было 8 лет. Я и сам еле передвигался. Люди умирали дома в постелях, умирали у станков. «В ноябре дистрофия и холод угоняли в могилу от 4000 до 7000 человек в день».

От цинги нас спасали еловые и сосновые ветки. Мы на них заваривали чай.

Весной взламывали квартиры и находили в них замороженные трупы. Они не разлагались, т.к. были заморожены. Это я помню из рассказов людей, которые весной вышли на уборку города.

Во избежания эпидемий  весной, когда начал таять снег, была объявлена общая уборка  города. Из-под снега начали появляться неубранные трупы (их называли «подснежники»), нечистоты, мусор. Я помню, что тоже работал с лопатой, и одна женщина сказала: «Ты такой маленький, а лопата больше тебя». Это почему-то запомнилось.

«В конце января началось улучшение с выдачей продуктов по карточкам. Впервые выдали настоящую муку».

Уже  «с 11февраля были увеличены нормы отпуска продуктов на карточки: 500 гр. хлеба для рабочих, 400 гр. для служащих  и 300 гр. для детей и неработающих. Из хлеба исчезли примеси, а 16 февраля  выдали на карточки качественное замороженное мясо». Появились продукты по Ленд-Лизу –  это поставки из Америки, Англии.  Начали регулярно отоваривать продуктами карточки. У людей скопились  не отоваренные талоны на карточках, и все получили много (в понятии голодных дней) продуктов.  Помню, что мама принесла огромный пакет шоколада, наверное, целый килограмм,  на котором был нарисован американский флаг.

«Сразу сократилось количество случайных смертей. Если в феврале было подобрано на улицах 7000 трупов, то в апреле – 600, а в мае – всего 50».

Т.е. пик голода прошел.

«Статистика по смертям:  если до войны – 3000  в месяц,  то  в  1942 за январь-февраль – 130 000 в месяц,  за март – 100 000, май – 50 000, июль – 25 000, сентябрь – 7000.

Общее количество погибших от голода и холода – около 1,2 млн человек».

Вот ещё несколько эпизодов из жизни во время блокады.

Сестра, - ей было уже 20 лет, и она была студентка мединститута, - должна была периодически дежурить на чердаке. Были созданы молодежные группы самообороны, которые дежурили на крышах. Им выдавали  огромные клещи, которыми они должны были хватать зажигательные бомбы и бросать их в бочки с водой или в ящики с песком. Воду   и  ящики с песком  заблаговременно завозили на чердаки всех домов. Один или два раза она брала меня с собой, но мама запретила ей это делать.

В начале блокады во время налётов немецкой авиации мы прятались в бомбоубежище, чаще всего это были подвалы больших домов. Я помню, как выбегал на улицу и смотрел на эти налеты. Было интересно смотреть, как летят клинья самолетов, как рвутся вокруг них снаряды зениток, а им хоть бы что. Иногда летали наши самолеты. Мы, дети, научились различать гул наших и немецких самолетов.

Однажды, когда я гулял  (помню, что это было зимой), ехала телега с лошадью по нашей улице. И вдруг лошадь – видимо, тоже от голода – упала. Через несколько минут откуда-то подлетели люди с ножами, топорами и стали кромсать мясо с этой лошади. Я тоже побежал за ножом домой, но пока я бегал, остались одни кости, и меня к ней уже  не допустили.

Помню, что во дворе медицинской академии, или где-то рядом, упала большая авиабомба и не взорвалась. Мы,  дети, бегали туда смотреть на воронку, но вскоре это место огородили и туда не пускали.

Несколько слов о том, как мы эвакуировались.  «28 июня 1941 г. из Ленинграда начинается первая волна эвакуации. Первая волна эвакуации началась 28.06.1941 и продолжалась до 28.08.1941, пока не были перерезаны все железнодорожные пути.   Выехало порядка 500.000 человек.
Вторая волна эвакуации через Ладожское озеро сначала по воде, а потом по льду началась в сентябре 1941-го и продолжалась по апрель 1942-го и тоже в основном – заводы с их работниками. Выехало 659.000 человек. Третья волна эвакуации через Ладожское озеро началась в мае 1942-го и продолжалась по октябрь 1942-го и тоже в основном – заводы с их работниками. Выехало 403.000 человек.  В отличие от спланированной и поэтапно проводимой эвакуации промышленности, материальных ценностей и личного состава научных и творческих объектов, эвакуация обычного населения проходила безалаберно и несогласованно.

В октябре 1942-го эвакуация была прекращена, т.к. власти приняли решение, что всех, кто им нужен, они вывезли».

Выехать из осажденного города нам  удалось благодаря Тине. Дело в том, что из города по Дороге Жизни (так называлась дорога через Ладожское Озеро) вывозили только предприятия, вузы, детские сады. Мама же работала в молочном магазине. Как мы выехали?  Тина через кого-то узнала, что в комиссии по эвакуации работает  её школьный учитель физкультуры Титов. А она в школе была очень спортивна, и учитель её уважал. Она обратилась к нему за помощью, и он нашу семью включил в списки на эвакуацию. Так мы смогли через Ладожское озеро в июле 1942-го выехать из блокады.  

Помню, что мы уезжали с Финляндского вокзала, а провожали нас Барсовы, с которыми мы продолжали дружить несмотря на арест отца. Старший Барсов работал машинистом, как и папа, и они дружили. Вещи, которые мы не могли погрузить в вагон, оставили им. Нас довезли до Ладожского озера и на баржах переправили на противоположный берег. Один раз нас облетал немецкий самолет, и всех людей загнали в трюм. Но он не бомбил и не обстреливал, хотя было много случаев, когда баржи с людьми топили. Так мы добрались до Кобон, это небольшой поселок на берегу Ладожского озера. Он вошел в историю, как пункт  приёма всех транспортов из блокадного Ленинграда как зимой, так и летом. Здесь все получили нормальный паёк и сытно поели. При этом всех предупредили, чтобы много не ели, т.к. после голода может произойти обморок, и были смертельные случаи. Вскоре всех собрали и посадили в товарные вагоны и отправили дальше. По дороге случилось ЧП, которое осталось в памяти на всю жизнь: после сытной кормежки в Кабонах не у всех выдерживали желудки,  и одна старая женщина не выдержала. Это надо представить: товарный вагон, эшелон летит, не останавливается, т.к. надо было быстро проскочить опасный участок, который простреливался и бомбился немцами, и  её состояние. Она подходит к двери, подставляет под зад ладонь и накладывает полную ладонь и выбрасывает всё на улицу. Двери у вагонов были немного приоткрыты, т.к. там дышать было нечем. Товарные вагоны были с двухъярусными нарами. Мы были на втором ярусе, и я всё это видел.  

По дороге на нас налетел немецкий самолет, но и на этот раз всё обошлось. Состав остановился, нам дали команду покинуть вагоны и прятаться кто как сможет, но немец только сбросил листовки и улетел. Листовки брать не разрешалось. Помню, что мама проверила мои карманы. Так мы доехали до довольно большого города на берегу реки, может быть, это был Тихвин. Нас там снова хорошо  накормили, но находились мы там несколько дней с вещами на открытом воздухе (хорошо, что было лето), возле пристани. Помню,  что впервые за долгое время нам выдали масло, но всех предупреждали, чтобы помногу не ели, т. к. может начаться дизентерия, что даже может привести к смерти.

На теплоход попасть было тяжело, т.к. мы эвакуировались частным образом, не с заводом и не с какой-то организацией. Помню, что мама всё время где-то пропадала, чтобы записаться на пароход, и никак не могла, но всему приходит конец, и мы сели на пароход и поехали дальше на восток. Я уже не помню, как мы добрались до Казани. Там находился старший брат (от первого брака) Ава, которого я не знал, и он меня до этого тоже не видел, т.к. после развода он остался с отцом, т.е. с первым маминым мужем. Брат учился в Харьковском Авиационном институте. Он нас хорошо встретил  и очень здорово помог. В армию никого из Авиационного института не брали, т. к. для фронта нужны были самолеты и специалисты для их постройки. На первое время жить мы устроились у него в комнате, где он с товарищем снимал отгороженный шкафом угол. Там были полати, на которых мы и спали.

Мама пробовала устроиться в Казани на работу, но это ей не удавалось. И мы через некоторое время переезжаем в поселок Мамадыш (теперь это город ). Тина остается в Казани, т.к. тоже поступает в Харьковский Авиационный институт. Ава помогает нам переехать в Мамадыш, и потом он в течение 1,5 или 2 лет, пока мы жили в Мамадыше, приезжал несколько раз. Я помню, что когда он приезжал к нам, то доставал где-то телегу с лошадью, и мы с ним ездили в ближайшие деревни за продуктами и привозили мясо, масло, картошку и другое. Я писал, что Ава в Казани по вечерам с товарищем работал на сахарном заводе. Они сделали внутренние потайные карманы в своих пальто и выносили с завода понемногу сахару. Вот этот сахар  потом и менялся в деревне на продукты. Часть этих продуктов он оставлял нам, а остальные отвозил в город, где делил их с товарищем.

 После голодного Ленинграда нам там жилось неплохо. В Мамадыш нас отправило эвакобюро, которое расселяло эвакуированных по поселкам вокруг Казани. В первом доме, в который нас направили, хозяйка нас встретила вопросом: «Вы и есть «выковыренные»? Ну и слава богу, а то, говорят, должны приехать жиды с рогами огромными, я их очень боюсь». Мама ответила: «Да, мы эвакуированные из Ленинграда и мы евреи, но как видишь – без рогов, и можешь нас не бояться.» Такова была первая  встреча, её я тоже запомнил. Хозяйка, в общем-то, была не злая. Дом был небольшой, деревянный, одноэтажный с большой русской печкой, в которой мы научились печь хлеб, делать лапшу и готовить. Где хозяйка находилась, я уже не помню, но у нас была уютная небольшая комнатка. Мама вскоре пошла на работу, а я - в школу в первый класс. Мама работала продавщицей в каком-то  канцелярском магазине. Т.к. я преуспевал в первом классе, то меня сразу перевели в 3-ий класс. Таким образом я не потерял ни одного года из-за войны, хотя почти все мои сверстники потеряли по 1 или по 2 года.

В 1944 году наша армия везде наступала,  освобождая город за городом. Харьков освободили, и Авиационный институт   стал готовиться к возвращению в город. Ава к этому времени уже защитил диплом и был распределён на моторный завод в Тушино (пригород Москвы).  Мы вернулись в Казань из Мамадыша, а потом вместе с Тиной и Авиационным институтом летом 1944 года приехали в Харьков. Подходил конец войны. Мама боялась возвращаться в Ленинград, т.к. боялась, что там вскроется, что папа был репрессирован. Это мы скрывали.

В заключение я хотел бы сказать следующее:

Из моего текста можно подумать, что у мамы был мешок золотых монет, но, к сожалению, это не так.  Было несколько монет, которые мама держала на самый крайний случай – это  когда мы лежали опухшие, без движений. После войны, я это знаю,  последние две монеты она использовала для зубов. Вот и всё.

Сейчас многие люди, не пережившие БЛОКАДУ, говорят: подумаешь, голодали в блокаду, мы тоже во время войны голодали. Но это разные вещи, разный голод, я хотел бы этим людям предложить для похудения  дней 10 пожить на воде и 125 граммах хлеба. Тогда бы они чуть-чуть  почувствовали, что такое чувство голода. Хотя и это не отражает того, что пришлось испытать нам, блокадникам. Хлеб-то был не теперешний...                                       

 


 





<< Назад | Прочтено: 397 | Автор: Гольдберг З. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы