RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Евгений Сапегин

БРЕХУН

 

Анатолий

Мой отец  уже на пенсии. Мне кажется, что он бы ещё мог работать и работать… Но он уходит утром, гуляет по берегу реки, любуется пейзажами, вдыхает всей грудью воздух, шумно выдыхает… и ничего не делает. Не могу сказать, что я его не люблю, нет – я очень его люблю, но ведь он мог бы как-то помочь мне... Хотя… о чём это я? Что мне помогать, когда мы остались вдвоём – он и я. Я зарабатываю достаточно, нам с лихвой хватает. Так… брюзжу… Но иногда мне кажется, что я его понимаю… Всю жизнь он пахал, как папа Карло! Содержал огромную семью… Сейчас мы остались с ним одни… И он как-то… сломался, что ли… Жизнь потеряла всякий смысл. Работать, чтобы жить? А кому нужна жизнь без смысла! Вот он и мается, ходит без всякой цели по просторам живописных окрестностей нашего посёлка, и друзей у него нет. Ну, хоть бы один был у него, с кем можно было бы душу отвести в разговорах! ... Нет. Бирюк он. Стар он стал, друзья-то все один за другим померли…


Владислав

Толян-то, небось, думает: «Вот старик чудит – целый день ни хрена не делает, шатается где-то, дурью мается!»  Да что говорить – прав он, чего без дела землю топтать… А я смотрю на реку, на лес, ведь не было у меня времени любоваться этакой  красотой! Да и не знал я, не замечал, что такая красота на свете есть! Всю жизнь провёл в городе. Красот-то в городе не густо... Или не замечал я их? Да и где их видеть, когда весь маршрут -  «дом – работа, работа – дом»! Года пролетели, а что видел? Завод? Да, работа была на первом месте. Семья – потом. А когда не стало ни того, ни другого…
      

Толян-то, молодец, понял, что в городе я загнусь быстро. Нашёл на окраине посёлка дом, быстро его оформил, все хлопоты взял на себя. Мол, пусть отец, на старости лет хоть рыбалкой, что ли, займётся. А мне эта рыбалка  совсем не нужна –  если я и в детстве-то на реке никогда не был… Первое время я и из дома не выходил – э, думаю, какая разница, где подохнуть. А вот поди же ты – воздух, что ли, какой-то здесь целебный? Прям поднял меня и позвал наружу! Вот и брожу по берегу и впитываю в себя природный дух, смотрю на деревья и будто впервые вижу… А река?! Это же чудо какое-то!
      

Вот здесь, на пригорке, моё самое любимое место. Какая панорама отсюда видна! Надо здесь лавочку, что ли, сделать... А то сидеть-то на траве уже холодновато, можно и застудить кое-что, вдруг ещё пригоди… Э-э-э!.. Ишь, размечтался! Воздухом волшебным, что ли, надуло?..
      

А вот насчёт лавочки-то – хорошая мысль, силы-то пока ещё есть, да и пару досок я присмотрел в сарае… Завтра и притащу.


Анатолий

Сегодня воскресение. Я целый день дома – выходной. Выходной – не значит, что дел нет. Их дома накопилось немереное количество, а неохота ничего делать. Разве что телик посмотреть, да глянуть в холодильник – чё там пожевать есть. Потянулся к дверце холодильника, скользнул взглядом по окну, смотрю – а отец чего-то в кладовке роется. Чудеса! Неужто надумал делом заняться? Я делаю вид, что ничего не вижу, а сам подсматриваю из-за занавески: доски какие-то вытащил, пилу в корзинку засунул, молоток, ещё какие-то инструменты суёт – мне не видно. Ну раз в корзинку кладёт – значит, куда-то намылился. Чудеса! Не допрёт ведь, смотрю, в затылке чешет. А попросить помощи – гордость не позволяет, видишь ли! Высунулся я в окно:

–  Отец! Куда собрался? Не на заработки ли нацелился?

–  Глупости не болтай!

–  Помочь? Давай помогу, ведь один не допрёшь!

–  Ну, коли сам вызвался – помоги донести. А там уж я сам...


Потащили мы с ним доски и инструменты, я пытался спросить, куда идём – молчит как рыба об лёд, как бабушка говаривала… Чёрт, устал я тащить доски-то, упарился. А он идёт себе, да всё наверх, на холм. На верхотуру поднялись, а там –мужичонка какой-то, скамейку ладит. Мой-то старикан, смотрю, хмурится!


Владислав

–  Кто таков? Почему на моём месте ставишь…

–  Да я-то Кузьма, а ты кто такой? И почему это твоё место?


Да, действительно, чего это я распоряжаюсь… А мужик-то, вроде, и ничего, не злой, спокойно так говорит, и с улыбкой:

–  Я уже годов пять сюда хожу. Какая здесь благодать! А тебя первый раз здесь вижу. Приезжий, что ли?


Не знаю почему, но досада вдруг пропала, исчезла.

–  Прости меня, Кузьма, Владислав я! Сегодня хотел здесь скамейку поставить, поскольку я тут часто простаиваю, действительно, здесь панорама удивительная! Но ты не серчай, я другое место поищу… Толян, пошли обратно!

–  Постой, Владислав… раз уж и тебе это место так пришлось по душе… может, вместе и будем сюда приходить, и скамейку вместе сделаем? Не хочешь вместе здесь сидеть, так по очереди будем приходить… А места всё равно лучше не сыскать!


Ну, ударили по рукам, рукава засучили, Толян тоже подключился, втроём-то быстро дело пошло. Я обратил внимание: у Кузьмы-то одна рука нормальная, а вторая – культя, кисти нет. Бедняга, как он одной-то рукой собирался скамейку делать?


Анатолий

Вижу, отец  ожил, каждый день возвращается в хорошем настроении. Не иначе – новый друг так на него действует. И говорить со мной стал охотнее, рассказывать стал о беседах с Кузьмой.

–  Интересно рассказывает Кузьма, правда, приврать немножко не дурак… Я проводил его на днях до дома – он живёт в соседней деревне, не так далеко от нашего места. Дом в полном порядке, следит, видать, хорошо за ним. А ведь не просто это, с одной-то рукой! Так и хочется сказать – рукастый! С культей-то! На обратном пути познакомился с его соседкой… Анной Григорьевной. Хороша баба… а тоже одинокая, вдова…

–  Э… отец, ты о чём?


Отец смутился:

–  Да о том, что хорошая пара бы получилась. Кузьма – хозяйственный мужик, а один живёт, да и она баба хоть куда!.. Не пойму, зачем ему одному-то куковать!..

Задумался мой старик, сидит у окна, а видит он что-то своё, ему только ведомое…


Владислав

Сижу на нашей лавочке, жду Кузьму, курить хочу, но терплю –  вместе покурим, так слаще. Слышу, шаркает своими стоптанными старенькими сапогами:

–  Здоров будь! Погодка сегодня отменная, не иначе – бабье лето начинается. Вон и паучки-путешественники уже в путь полетели…


Поручкались мы с ним. Я за сигаретами полез, он за кисет схватился. А как же, это первое дело – закурить на просторе.

–  На, моих попробуй, заморских! «Мальборо» называется, Толян из города привёз.

– Ну, о-о, я таких и не видал ещё! Мериканские? Красивая пачка! Ну, давай, попробуем, какие они внутри. Хороший парень у тебя – Толик-то. Заботится о тебе, вон сам-то вроде не курит, а про тебя не забывает. Вот мой-то на севере живёт, всё говорит, мол, дострою дом и за тобой приеду, заберу к себе… Уж который год жду…

–  Кузьма, я всё спросить хочу, а чем ты раньше занимался? Ну, пока на пенсию не ушёл?

–  Да я с конями всё общался, так сказать. Вот, во время войны…

–  Во время какой войны?

–  Какой-какой – Отечественной, конечно…

–  Ну ты, паря, ври, да меру знай! Сколько тебе было во время войны? Лет пять – после войны? Небось с пацанами в войну играл?


Кузьма аж задохнулся:

–  Да, если хочешь знать, я с самим Будённым на войне – вот, как с тобой встречался!

–  Ага! И с Македонским, да на Буцефале скакал? Или на кентавре?

Кузьма вскочил, глаза горят, руками машет, рот открывает, а сказать толком ничего не может:

–  Ну, Славка, ты даёшь…

–  Какой я тебе Славка! Будь любезен, пацан, меня по имени-отчеству называть – Владислав Николаевич! Брехун несчастный!

–  А ху-ху не хо-хо, Хуано Закидоныч? – отшвырнул окурок – И сигареты твои мериканские – говно!

Я тоже вскочил, и пошли мы в разные стороны. Ишь, врать он мне будет! Солидному человеку! Кипит всё внутри... Домой идти рано, пошёл вдоль берега быстрым шагом. С Будённым он встречался, ха!.. В пот сначала меня бросило, а потом ветерок начался, охолонил меня чуток. Ну ладно, приврал бы немножко, но нельзя же так нагло…

Остыл я маленько, а красота-то какая – нельзя же не видеть этого великолепия! Нельзя позволять себе так срываться на человека – не та обстановка, воздух не тот. И раздражение мало-помалу прошло. Постоял я у берёзки, посмотрел, как ребятишки пескарей ловят на удочку.


Смотрю – знакомая фигура топает-пыхтит, на горку с корзинкой карабкается.

–  Здравствуйте, Анна Григорьевна!

–  И Вам не хворать! У-фф! Прогуливаетесь? А я к куме ходила, проведать решила, давно не виделись. Вон нагрузила меня, без гостинцев от неё не уйти. Запыхалась...

Ну, я галантно корзинку-то у неё взял, пусть отдохнёт маленько. И пошли мы с ней, разговаривая неспешно. Рассказал я ей про нашу размолвку с Кузьмой, она посмеялась:

–  Ничего, он не злопамятный, быстро отмякнет, завтра и помиритесь. А что касается вранья, то тут Вы не правы. Он выглядит очень молодо для своих восьмидесяти с гаком…


Я аж остановился:

–  Как… восьмидесяти? Я был уверен, что ему лет шестьдесят!

–  Да, он воевал у Семён Михалыча – документы подделал и на войну подался. А потом на коне через минное поле скакал, подорвался, долго лежал в госпитале, руку потерял…

–  Господи, какой же я дурак, оказывается… Зря человека обидел!..


А ветер тем временем резко усилился, и тучки поплыли по небу. Мальчишки смотали свои немудрящие снастишки и потрусили домой, напоказ выставив куканы со своим уловом. Ну, и мне пора домой, пока ветер не сбил с ног – такие порывы вдруг появились, будто кто-то воздуходувку включил. Небо потемнело – такой резкой перемены погоды я и не помню.

 

Анатолий

       Пришёл я с работы – смотрю, сидит мой старикан темнее тучи, смотрит в окно, курит.

–  Ты чего такой хмурый? Или слон, пролетая, обделал?

–  Хуже... с Кузьмой разругались в пух и прах… а тут ещё погода…

–  Да, погодка та ещё! Глянь, какая буря поднялась – еле успел до дома добежать. Так с Кузьмой-то – чего не поделили? То чуть не целуетесь, а тут разбежались. Как дети, честное слово! Тот, небось, такой же сидит...


Я, переодевшись, пошёл на кухню чего-нибудь сварганить съедобного. Не люблю я этого дела, а куда деваться – кушать-то хочется! Отец всю пачку уж выкурил, самокрутку смолит, сидит молча. А в трубе печной ветер завывает, за окном – пылища. Тут – вспышка, как загремит, как из пушки над головой выстрелили! И тут же, будто кран на небесах открыли – полило!


За ужином отец почти ничего не ел. Так, поковырялся в тарелке – и опять за самокрутку. В доме повис синий дым, проветрить-то нельзя – ветер вмиг стёкла выбьет.

– Чего поругались-то?

–  Да не терплю, когда врут! Вот я и взвился… Каюсь – зря я так. Говорит, воевал он, видите ли! С Будённым вместе. Я-то думал, он лет на десять младше меня, провести меня хотел, а ему, оказывается, больше восьмидесяти…  Тьфу, махорка какая-то кислая! – Бросил недокуренную цигарку – и опять к окну. 


Гроза тем временем совсем разошлась: непрерывные сполохи и гром, как на войне, которую я, слава Богу, только в кино видел. Такой грозы я никогда и представить не мог – дождь лил как из ведра. Речка, небось, из берегов вышла. Гром гремел временами так, что спать не давал. Среди ночи слышу – стучит громко по железной крыше: град пошёл! В полудрёме смотрю: старикан мой накинул одеяло на голову и сидит у окна. И кашляет. Была мысль, что надо его в постель прогнать, но сон меня победил.


На следующее утро дождь так и не кончился. Правда, уже не такой жестокий стал – так, моросит. А небо всё такое же чёрное. Отец спит на скомканной постели – видать, ворочался, только под утро заснул. Положил ему ладонь на лоб – мать честная, да у него жар! Я растерялся: как его лечить? Аптечка-то есть, да лекарства-то все старые, просроченные... Поехал в город, отпросился на работе и – в аптеку.


Владислав

Проснулся, башка трещит, в горле першит, глотать больно, Толян на работе, а мне надо… А что мне надо? А-а, мне надо обязательно поговорить с Кузьмой, попросить у него прощения за вчерашнюю эскападу. Осёл я старый! И чего меня вчера повело… О, а дождь-то ещё не кончился. И холодно. Попытался встать, а всё вокруг крутится, и я опять оказался на кровати… Э… да я заболел! Продуло, наверное, на ветру… Дверь проиграла свою скрипучую песню – Толян. Мокрый весь, в руках охапка дров!


–  Проснулся? Хорошо, сейчас печку топить будем… ежели от угара не помрём. Ты же у нас истопником всегда был, а сейчас тебе лежать нужно, будешь оттуда командовать. Как, голос-то есть? А нет – так руками водить будешь. Ты же прирождённый руководитель! Сейчас чайник закипит, лечить тебя буду. Правда, я это лечение очень примерно представляю, но пить-то горячее тебе надо. Вот, какие-то снадобья в аптеке купил…

–  Кхе, кхе… – откашлялся я, – а что, в нашей аптечке разве ничего нет? Ещё твоя бабка заполнила её.

–  Окстись, отец! Сколько лет прошло! Да всё уже испортилось!

–  Кхе, кхе… твоя правда, кхе,.. я последний раз болел-то… лет двадцать тому назад, кхе…


Короче, три дня я провалялся. А болезнь и не собирается покидать меня. Потерял я всякую надежду сходить прощения просить у Кузьмы. Сам-то не дойду, а вот как-то Толяна подговорить… Язык-то не поворачивается просить, а, видимо, придётся.


–  Толян, не знаю, долго ли ещё проваляюсь, не знаю… но время-то идёт. Может, ты прогуляешься до Кузьмы, а? Объяснишь ситуацию, мол, сам не может придти, но раскаивается и такое прочее… И пригласи его к нам в гости.

–  А чего же, почему и не пойти? Может, он поможет тебя вылечить. Сейчас, пообедаем – и пойду. Расскажешь, как его дом найти?
     

Ушёл Толян, а я места не могу найти. То есть, место у меня одно – постель, будь она проклята, но верчусь, как эта самая… как её… забыл. Как мог, оделся, к окну присел. Часа два, наверное, Толяна не было. Наконец вернулся, да не один, а… с Анной Григорьевной!


–  Здравствуйте, Владислав Николаевич! Простите, что без приглашения пришла. Но медицинская скорая помощь, думаю, Вам не повредит. Я, правда, не человеческий врач, много лет лошадей лечила…

–  Или таких ослов, как я? Как я рад Вам, Анна Григорьевна, Вы себе и не представляете!


Удивительно, как женская рука преображает жилище! Через полчаса дом было не узнать – вроде ничего особенного и не делала, а дом стал уютнее, чище, теплее. И не от того, что печка натоплена, а просто присутствие женщины создаёт эффект тепла. Особенно в холостяцком обиталище.

–  А что же Кузьма? Так и дуется?

–  Кузьма передал свои извинения, что не успел навестить Вас. Ведь за ним приехал сын, как и обещал. Времени было в обрез, и к Вам он не смог заскочить, и сын очень быстро его увёз. Так что дом стоит заколоченный, вещей сын наказал много не брать, мол, там всё есть.

–  Я так рад за него! Жаль, что я не смог попросить его прощения, но сын есть сын. Конечно, ему с ним будет лучше.

–  Владислав Николаевич, давайте я Вас осмотрю.

–  Пап, Анна Григорьевна принесла мёд и малиновое варенье!

–  Ага, и шприц для уколов, – добавила Анна Григорьевна.


 Анатолий

Как расцвёл отец после визитов Анны Григорьевны! Жизнь прямо на глазах возвращалась в бренное тело раба божьего Владислава. И голос чистотой зазвучал, и в руках прежняя сила появилась. Поистине, женщина – лучшее лекарство… И вспоминая слова Авиценны, «всё есть лекарство и всё есть яд», я могу сказать: ложь есть яд, но она же может быть и лекарством...

Кузьма умер в ту ночь, когда была гроза…


Когда отец послал меня за Кузьмой, я застал там закрытый дом и нахохленную Анну Григорьевну на приступочке. Она и рассказала мне о смерти Кузьмы и скромных поминках. Он был совсем один в этом огромном мире, и всю свою нелёгкую жизнь провёл один, наедине с тяготами.

–  А сын его где?

–  Бог с Вами, какой сын! Нет у него никого. Тут он, конечно, приврал маленько – чтобы не жалели его. Мечтал, конечно, чтобы сын у него был, как Вы.., –  помолчала, – ведь почему он один жил... После ранения не может у него быть детей… и жены, – с тихим вздохом добавила она.

Боже! Как же это страшно – всю жизнь прожить с такой душевной болью…

   

–  Анна Григорьевна! Мой отец чистую правду Кузьмы принял за ложь. Хорошо, что Вы смогли указать ему на ошибку. Но если отец узнает о смерти Кузьмы, он же не сможет жить более. Он всю вину за его смерть возьмёт на себя, я хорошо его знаю. Он и так наказан, а тут ещё эта болезнь… А если мы с Вами… сделаем так, что единственная неправда, которую сказал Кузьма, станет правдой, в которую отец поверит – может, это заставит его дальше жить? Вы мне поможете?

 

Анна Григорьевна долго и пристально смотрела мне в молящие глаза.

Затем встала и пошла в свой дом. Я понурился: не простила… её право… Но вдруг появилась через пару минут с корзинкой:

–  Пошли… будем лечить…

Ашхабад, ноябрь, 2018





<< Назад | Прочтено: 167 | Автор: Сапегин Е. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы