RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

Павел Полян

ЕВРЕЙСКИЕ СУДЬБЫ

СОФЬЯ МОИСЕЕВНА ПЯТОВА: ИЗ ПУХОВИЧЕЙ В ШВАРЦВАЛЬД

(ПУХОВИЧИ – ЛЕС – БОБРУЙСК — ЛЕНИНГРАД – ФРАЙБУРГ)

 

           Пуховичи

Соня Сухман (она же Софья Моисеевна Пятова) родилась в Пуховичах под Минском. Скорее всего – в 1933 году, но наверняка этого никто не знает: война слизнула все документы и записи. Но до войны она все же успела закончить свой первый класс.


Пуховичи  тогда  –  это  полу-деревня,  полу-местечко:  во всяком случае  евреи  с белорусами  до  войны  уживались хорошо. Дом Сухманов стоял в самом центре, возле церкви.


Софья Моисеевна Пятова


22 июня 1941 года грянула война. Отца, Моисея Залман-Боруховича,  призвали  в  армию,  но  отмобилизоваться  он не успел: вместе со старшим братом он ушел в лес, став тем самым едва ли не первым партизаном в округе. А вот маме, Тэме (Татьяне) Абрамовне (в девичестве Вольфсон), как заведующей  сберкассой,  даже  эвакуироваться  было нельзя: пока стоявшая в Пуховичах летная часть не была рассчитана, любая попытка уехать приравнивалась к вредительству.


А когда все летчики были уже обслужены, и мать решилась, наконец, уехать, то было уже поздно. Через несколько километров их подводу догнали немецкие мотоциклисты и развернули обратно. «Дома» их ждал сюрприз: прошло лишь несколько часов, а замок на доме был уже взломан, а сам дом полностью  разграблен!  И  даже  из  сберкассы  вытащили  и вскрыли несгораемый сейф, в котором и так ничего не было.


Так началась жизнь под немецкой оккупацией, и подлое мародерство вчерашних соседей – далеко не самое страшное из того, что предстояло пуховичским евреям. Их первым делом  пометили:  заставили  нашить  и  носить  на  верхней одежде желтые заплатки – спереди и сзади.


Врезалась  в  память  и  первая  «акция».  Немцы  выстроились в два ряда, и через этот строй пропускали всех евреев-мужчин  –  несколько  сот  человек:  и  стариков,  и  взрослых (в их числе и папины братья – Абрам и Сэмен), и ребят, которых не успели призвать в армию. Потом их погрузили на грузовики и отвезли на Попову горку возле кладбища: по рассказам, их заставили выкапывать себе ямы, потом расстреляли и засыпали землей, по другим рассказам – закопали живьем.


В  конце  июля  или  начале  августа  всех  евреев  согнали  в гетто,  каковым  послужил огромный  бывший  дом  отдыха в конце Пуховичей. Сухманы – дедушка, мать и трое детей (кроме Софочки – двое младших: сестричка Хайла и братик Залманка) – разместились впятером в одной комнате. Рано утром, в один из сентябрьских дней под Рош-Ха-Шана, гетто окружили немцы и всех стали выгонять на плац. Вдруг раздалось несколько  выстрелов,  и,  словно  подкошенный,  упал дедушка. Увидев это, мама быстро натянула на старшую дочь зимнее пальтишко и валенки и спрятала ее за печку в углу комнаты. Там, за печкой лежало все их имущество, увязанное в простыни. Подняв Соню на руки, мама посадила ее на самый верх, на все эти узлы, а та, полусидя на вещах и держась за печку, оказалась почти под самым потолком.


Того,  что  происходило  на  плацу,  девочка  не  видела  — только слышала шум, гам и крики снаружи. Потом все стихло, а в комнату стали заходить незнакомые люди – заходить и вытаскивать из-за печки вещи. Вскоре Соня оказалась уже на полу, вещей под ней больше не было, но не было и мародеров.


Когда стало совсем тихо, Соня выглянула за дверь, вышла на двор и пошла по дороге в сторону станции Пуховичи и поселка Марьина Горка. Навстречу ей шла незнакомая женщина: «Ты евреечка? Там же ваших убивают, куда ты идешь?!..» (1). И Соня развернулась и пошла обратно, в Пуховичи. Куда, к кому? Из неевреев она хорошо знала только одного человека, работавшего с мамой в сберкассе, по фамилии Маевский.


Софья Пятова


Но не знала, где он живет. Расспросив об этом, пришла к нему домой. Вечером, когда он пришел, то первым делом спросил: «А ты спрашивала, где я живу?» – «Да!». – «Уже доложили, что я  прячу  евреечку!..  Утром  ты  должна  уйти,  а  то  заберут  и меня». Но  ночью  раздался  стук  в  дверь  –  это  пришли  отец  с братом, с Сахне. Отец, узнав об убийстве, примчался прямо к Маевскому. И, не дожидаясь утра, уже втроем они ушли в лес, не отказавшись от хлеба, который им дали с собой …

 

Лес

Окрестные  леса  братья  Сухманы  знали  с  детства  и  как свои пять пальцев. Но на подножном корму ни в каком лесу осенью не выжить. Поэтому, скитаясь по лесам, эта троица ночевала больше на сеновалах, чем в стогах, особенно часто в свинарниках: ночью выйдешь к свиньям и конфискуешь у них часть картошки и другой еды.


Однажды, в шальную ночную бомбежку ранило Сахне, и под утро он умер. Отец ушел и вернулся с лопатой: похоронив брата, он хорошо запомнил это место. По лесу тройка ходила почти одна, довольно долго, никаких партизан в лесу еще и в помине не было. В партизаны люди пошли тогда только, когда  в  деревнях  появились  приймаки  из  окруженцев  или пленных,  то  есть  солдаты,  которых  женщины  «признавали» якобы за своих и забирали из леса или лагерей к себе. Но скоро полиция начала разбираться с ними – не коммунист ли? не комсомолец? не еврей? А разобравшись – частенько расстреливать. Вот после этого «приймаки», отогревшись и наевшись, и стали дружно уходить в леса, в партизаны, а за ними в лес потянулись и их бывшие хозяева.


На партизан натолкнулись только в 1942 году. Шли ночью и  встретили  большую  подводу,  папа  приподнял  рогожу: оружие! И тогда-то из леса вышли партизаны. Услышанному рассказу отца с дочерью они не поверили, но в отряд их все же взяли.


Жизнь в отряде Тихомирова, которая после этого началась, 10-летней девочке показалась спокойной: ты не одна, ты  в  коллективе,  среди  своих.  Спокойной  и  сытой,  хоть поесть у партизан было не всегда.


Было  в  отряде  у  Владимира  Андреевича  Тихомирова, 23-х летнего лейтенанта, более 100 человек. Собственно, это был не самостийный отряд, а переброшенный из-за линии фронта эскадрон (755-я кавбригада имени Сталина). Почти каждый день уходили на задания: пускать под откос поезда, отбивать угоняемых на запад девушек и т.д.


И вот пришло извещение, что немцы движутся в сторону отряда Тихомирова. Однажды, когда отряд был в деревне Зенонполье в Червеньском районе, прошел слух, что немцы приготовились к охоте на партизан. Спросив «не боишься?» («Нет, не боюсь»), отправили Соню в разведку. Партизан посадил ее перед собой на лошадь и отвез  через  болота  кратчайшим  путем  к  одной  деревне. 


С торбой на спине, она незаметно прокралась в нужный дом. Ханна, свой человек, рассказала, что надо торопиться, что каратели, 6 или 7 машин, уже у них в деревне. Накормила девочку,  и  та  быстро  через  огород  вышла  к  болоту,  где  ее ждали партизан с лошадью. Приехала, вся исцарапанная, с новостью: через час или через два немцы пойдут прямо на нас. Но «тихомировцы» их хорошо «встретили»: у Перунова моста  близ  деревни  Маковье  положили,  наверное,  всю экспедицию.


В мае 43-го, когда отряд был еще в Червеньском районе, в соседний Кличевский район стали прилетать самолеты с Большой земли, чаще ночью: привозили оружие, еду, лекарства,  мыло,  забирали  раненых.  Однажды  решили  вывезти из отряда и малых детей – Нину Красноперку, дочку врача, Генку Кошелева и ее, Соньку Сухман. Погрузили в самолет, а он не заводится. Пришлось выйти, он улетел, а назавтра уже не сел. А еще через день немцы окружили отряд, и двое малых, Генка и Сонька, оказались вдвоем и одни: ходили по лесу,  бродили,  если  стреляли,  убегали.  У  одного  была  пилотка, у другой советская 30-рублевка – и то, и другое они закопали.


Когда  немцы  лес  прочесывали,  то  двух  детей  под  деревом,  прижавшихся  друг  к  другу,  не  засекли.  Но  через  несколько дней, когда те вышли на поляну, немцы выбежали и взяли их в плен. Но  ребята  уже  обо  всем  договорились,  что  говорить  на допросе.  Мол,  были  в  Прибалтике,  родителей  потеряли  и ходим по деревням, попрошайничаем, кусок хлеба просим, просимся переночевать. Первым увели Гену, и когда он вернулся, то сказал, что его даже раздевали. И Соня сразу догадалась, чтó они хотели посмотреть. Но русского, необрезанного – отпустили.


О  себе  же  она  всем  сказала,  что  зовут  ее  Кунцевич  Зоя. Офицер  дал  ей  сладкую  шоколадку,  повесил  на  стену  русскую карту и сладким, как и шоколадка, голосом стал выспрашивать, где партизаны. А девчонка и те буквы забыла, что знала: в лесу другой надобен «алфавит»... Так  ничего  и  не  узнав,  офицер  пригрозил:  вот  увезем  в Бобруйск, там все расскажешь. После допроса посадили в какой-то лагерь в самом Кличеве. Хлеб иногда давали, иногда нет.  А  потом  и  правда  повезли  в  Бобруйск.  Машины  туда ходили  редко,  как  соберется  караван  побольше,  настолько было неспокойно от партизан. Соня тряслась в машине и молила бога, чтобы машина взорвалась – лишь бы на допрос не попасть! Бомбежек она, кстати, вообще не боялась, бомбежки были для нее праздником!..

 

Бобруйск

Но в Бобруйске обоих сдали в детский дом. Там оба были недолго  –  приходили  какие-то  люди  и  разбирали  детей  в семьи.  Но  партизаны  как-то  узнали,  куда  забирали  детей, прислали связного и увезли партизана Генку. Тогда стали за девочкой следить, ждали, что пришлют и за ней. О чем, естественно, мечтала и партизанка Сонька. А  потом  ее  перевели  обратно  в  Бобруйский  детский дом,  где  уже  вовсю  гулял  слух,  что  немцы  у  детей  берут кровь  для  раненых.  Спасла  ее  воспитательница,  Марья Александровна,  —  улучила  момент  и  в  холодный  ноябрьский  день  отвела  Соню  к  своей  двоюродной  сестре,  тоже Марье Александровне. У нее уже были двое своих малолеток – мальчик и девочка, Эдик и Эммочка. Жила с ними еще бабушка, и муж – Петр Федорович Бокий, начальник снабжения по Бобруйску. Семья золотая! Свою «старшенькую» они обули-одели, постригли и помыли (она была вся завшивленная, вся грязная – последний раз мылась в мае, у партизан). Да и Соня очень полюбила малышей, возилась с ними, помогала во всем по хозяйству.


Но  ни  с  какой  другой  не  сравнится  самая  большая  радость во время войны – приход своих! Когда освобождали Бобруйск, пусть и горящий, – сколько же в этом для Сони было радости. Но когда она впервые увидела красноармейцев, – то даже испугалась! Почему с погонами? Никогда не видела таких. Но ничего, привыкла.


Узнавая в толпе партизан, Соня останавливала их и расспрашивала, где «тихомировцы». Оказалось, что они ушли дальше на запад, в Польшу. Делать нечего – надо ждать отца и, поджидая, учиться.


Соня записалась в школу, и сразу же в третий класс. Но проучилась  недолго  –  в  сентябре  ее  снова  нашел  отец!  С бумагой о том, что он ищет дочь, он прошел по ее следам, пока не нашел детский дом и семью Боких, которой – через газету – он после выразил благодарность. Эта семья навсегда стала близкой «роднёй» Сухманов, не раз потом они приезжали к ним в Ленинград.

 

Пуховичи

Соня  же  с  отцом  воротилась  в  Пуховичи.  В  самом  селе у них все сгорело, ничего не осталось. Оставался лишь недостроенный  сруб  около  станции,  который  еще  до  войны строил Абрам, один из папиных братьев. Достроив дом, отец и дочь так и остались в нем жить. Отец работал заготовителем, но дела свои строил так, чтобы в субботу можно было не работать. Набожный и сведущий в религии человек, он первым делом купил талес, тфилин и сидур. После долгих разговоров с раввином отец привез в чистой наволочке из леса  останки  Сахна,  собрал  миньян  и  похоронил  братнины косточки по всем правилам – рядом с братской могилой убитых в «мужскую» акцию. Он же сделал памятник убитым евреям на том месте, где была их братская могила. Многие приезжали  отовсюду,  даже  из  Америки,  давали  деньги  на памятник.


В  1946  году  отец  женился.  Груне  Лейбовне  Стронгиной было тогда 25 лет, она тоже была в партизанах, и вся семья ее тоже погибла. И вскоре родилась у Сони сестра Нахама. Сама же Соня первые несколько лет училась плохо, оказалось, что даже буквы она в лесу перезабыла. Но потом втянулась,  вспомнила  все,  и  после  5-го  класса  училась  очень хорошо. Десятилетку закончила в 1952 году, еще при живом Сталине.

 

Ленинград

Вдвоем  с  Майей,  закадычной  своей  подругой-еврейкой и отличницей, они поехали в Ленинград, поступать в педиатрический  институт,  единственный  в  СССР,  где  учили  на детских врачей. Обе сдали экзамены – и обе не поступили: не прошли по конкурсу.


Майя вернулась в Пуховичи, а Соне отец прислал бумаги о том, что она была в партизанах, а штаб партизанского движения послал в институт телеграмму о том, что абитуриентка такая-то – партизанка-разведчица. И вот директриса, по фамилии Шутова, встречает Соню и, как ни в чем не бывало, спрашивает: «А что Вы, Сухман, не на занятиях? Прибыли документы, мы теперь знаем, кто Вы…»


Позднее, на работе Соня с антисемитизмом не сталкивалась. Но ядовитая пилюля антисемитизма при поступлении в вуз засела довольно глубоко. Для того, чтобы поступить в институт все могли быть обычными людьми, а она – чуть ли не Героем Советского Союза!


…Но  два  раза  Соне  повторять  было  не  нужно,  и  занятия  не  пропустила,  кажется,  ни  разу.  Снимала  комнату  на Васильевском,  на  6-й  линии,  в  коммуналке  за  10  рублей.


Тогда  же  она  познакомилась  со  своим  будущим  мужем, Бенционом  (Геннадием)  Ароновичем  Пятовым,  старше  ее лет на 10-12 (1925 года рождения). В 1943 году, после прорыва блокады (в блокаду умер его отец), он ушел на войну: воевал на  Пулковских  высотах,  освобождал  Прибалтику,  Польшу, Гданьск, Калининград, Берлин. Был он связист, с тяжеленной катушкой на плечах. Пять послевоенных лет служил в военной  администрации  Шверина.  Вернувшись,  работал механиком на радиозаводе имени Козицкого (где дошел до начальника отдела) и учился на заочном.


На летние каникулы после второго курса молодые приехали  в  Пуховичи,  и  14  августа  1954  года,  в  пятницу,  отец устроил молодым нелегальную хупу (2)  с миньяном, а назавтра сыграл уже легальную еврейскую свадьбу, – с теленком и пудом фаршированной рыбы. Незабываемо!


После этого отец словно бы закончил свои земные дела. Он никогда ничем не болел, а в 1955 году вдруг весь пожелтел. Приехал в Ленинград, ходил по профессорам, но ничего не помогало. Следующим летом, когда медичка-дочь приехала в Пуховичи и сама ухаживала за ним, он умер – умер уважаемым человеком, но в возрасте всего 49 лет! До кладбища, пешком, его гроб несли на руках.


…Кончив  институт,  Соня  работала  сначала  участковым врачом, потом была зав. отделением, а потом инспектором по  детству  в  исполкоме  Ленинского  района  Ленинграда.


Работала Соня много, на полторы ставки, а получала мало. Подрабатывала, преподавала еще и в училище медсестрам. Когда получила первую категорию, стало легче: в 1973 году Пятовы построили кооператив и выехали из коммуналки.

 

Эмиграция

Сониной сестренке Нахаме было 7 лет, когда папа умер. Она  вышли  замуж  и  уехала  в  Израиль,  чтобы  ее  младшего сына (ему было тогда 16 лет) не забрали в армию. У нее два сына: один в Белоруссии, в Витебске, предприниматель, другой в Израиле.


Софья и Геннадий Пятовы


В конце 1980-х засобирались в Израиль и Пятовы, но когда открылась и Германия, то в 1992-м году поехали именно в нее. До самого отъезда оба работали! Всеми  хлопотами  занимался  Миша,  их  единственный сын, названный так в честь Сониного отца. Обрезание ему сделали такое же тайное, как и им самим хупу. Отслужил в армии, профессиональный инженер (в Германии тоже). Жена, Лариса,  музыкальный  педагог,  закончила  Ленинградскую консерваторию.


Сын с семьей уехали первыми, поселился в шварцвальдском Бад Кроцингене. Внук учится в университете, в Берлине, и время от времени печатается в «Die Welt», а внучка заканчивает  гимназию,  играет  на  нескольких  инструментах  и прекрасно поет и танцует. Уезжая, сын все документы приготовил и для родителей, но всего не предусмотришь.


В  16  лет  (1949?)  Соня  получала  паспорт.  О  том,  что  родилась она в 33 году, она догадывалась, а вот в какой день? Одна из подруг, Рая Шац (Томчина), отмечала свой день рождения 2 января, вот Соня и взяла себе 3 января: получился двойной праздник!


Оформляя бумаги на отъезд, Соня заново получала свидетельство  о  рождении. Паспортистка  написала  ей  ни  с того, ни с сего: «Кононовна», а потом зачеркнула и написала «Моисеевна» и еще «Исправленному верить». Эдакая, с зачеркиваниями, бумага не понравилась уже самой Соне и, по ее настоянию, ей сделали новое, но в качестве дня рожденья написали зачем-то 1 апреля. И тогда получилось, что в одних документах дата рождения 3 января, а в других – 1 апреля. Но  как-то  преодолелось  и  это.  А  языкового  барьера  не было, и нет: выручает идиш, знакомый с детства!


Пятовы  ценят  спокойную  жизнь  и  об  эмиграции  не жалеют, по исторической родине не скучают. Муж в Германии серьезно  заболел  (точнее,  в  Германии  вылезли  наружу  его застарелые болячки), но двадцать с лишним лет немецкая медицина держала его на плаву. Он умер в марте 2013 года, вместе они прожили почти 60 лет!..

 

1 - Евреев расстреливали в свинарниках совхоза Блонь – почти на пол-пути между  местечком и станцией.

2 - Еврейская религиозная свадьба

 

 

 





<< Zurück | Gelesen: 371 | Autor: Полян П. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren