RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Григорий Дубовой

 

ПОВЕСТЬ

ОБ ОБЫКНОВЕННОМ ЧЕЛОВЕКЕ

ЧАСТЬ 3. НА СТРОИТЕЛЬНЫХ ЛЕСАХ ОДЕССЫ


Глава 19.  ОКС завода им. Дзержинского.

В один из вечеров ко мне домой зашёл Горловский, с которым я не виделся со времени ухода с завода.

– Ты прости, что без предупреждения я зашёл, но я ненадолго. Первым делом, как идут у тебя дела? – спросил он.

Я ему рассказал, как Киев громит наш трест, как один за другим уезжают отличные руководители производства.


– Я не случайно тебе задал этот вопрос, – сказал Горловский, – дело в том, что у нас переворот произошёл несколько раньше. Директор завода Иван Павлович с трона слетел. Правда, он совершил подлость и прогнал на пенсию Анастасиади, а без него он – никто. Нынешний директор Меркачёв сам отличный организатор и строго разграничил задачу развития завода между директором и главным инженером. Каждая служба завода знает свою задачу. Работать стало интересно. ОКС получил очень ответственную работу. Глазер и Мирошник были уволены. Начальником ОКСа стал Филонов. Я посоветовал Филонову пригласить тебя в качестве начальника участка. Насколько я понимаю, я пришёл вовремя. Филонова ты можешь всегда видеть на «Дзержинке». Да, забыл сказать, что Владимир Мефодьевич ушёл на пенсию, а в прошлом году умер. На канатном производстве свободно справляется Платонов. Начатый тобой дом построил трест Трансстрой, отобрав у нас половину квартир.

 

Когда Горловский ушёл, я особо раздумывать не стал, решение было принято сразу. Утром я решил побывать на заводе имени Дзержинского. Ехать мне было по дороге. Доехав до моста троллейбусом, я на двадцатом трамвае добрался до  завода. Здесь всё было мне знакомо. С улицы зашёл в заводоуправление и на втором этаже постучался в ОКС. Незнакомая девушка-секретарь доложила начальнику, и тот моментально меня принял. В кабинете была ещё одна женщина, с которой мы были знакомы. Когда я работал, она была заместителем главного бухгалтера. Теперь она уже работала главным бухгалтером. Начальник показал мне на стул у стола, приглашая сесть. Я сел и был свидетелем их чисто служебного разговора начальника с бухгалтером. Закончив разговор, Вера поднялась, поздоровалась со мной и ушла.

 

- Здравствуйте, давайте знакомиться, мне Горловский о Вас много рассказывал лестного. Я понял, что нам такой человек нужен. На канатном производстве Платонов на меня произвёл хорошее впечатление – грамотный, исполнительный, спокойный, но участком руководить у него не получается.

- Благодарю за хорошие слова в мой адрес! Если нам суждено вместе поработать, думаю, что Вы не пожалеете, я докажу, что что-то умею делать. Мне нравилось на заводе работать, но, наверное, Михаил Вам рассказал, почему я с завода ушёл. Но сейчас никого из тех руководителей уже нет. Бог им судья. Если есть работа, будем её выполнять.

 

Начальник мне рассказал о планах работы отдела: мы должны все старые помещения завода, которые остались полуразрушенными по вине старой администрации, восстановить, оснастить новыми станками и увеличить выпуск продукции. Спрос на продукцию имеется огромный. Мы должны построить собственную базу, склады, растворобетонный узел. А после этого директор завода поставил задачу возродить строительство жилого домостроения, которое полностью угробила прежняя администрация.

 

– У нас уже было это хозяйство, – сказал я, – но его полностью разграбили субподрядчики, строящие дом, который я начинал на улице Багрицкого.

– Ничего, мы построим себе базу, – заверил меня начальник.


После беседы я пошёл в свой трест, вернее – в управление и подал Колбасову заявление об увольнении по собственному желанию. Он подписал его, я сразу получил расчёт, и больше я уже в трест и на работу не возвращался. Через день я вышел на работу в ОКС завода имени Дзержинского. Часть рабочих я знал, часть пришли новые за время моего отсутствия.


Я зашёл в гвоздильный цех. Там рабочие делали фундаменты под новые гвоздильные станки, которые прибывали из Германии. Делали новую линию гвоздильных автоматов. У бригадира я взял чертёж привязки станков, которые были однотипные, но отличались своей величиной в зависимости от величины выпускаемых гвоздей. По привязке станки на привязочной схеме стояли почему-то большие и малые в каждом ряду. Я подошёл к начальнику цеха и спросил, не лучше бы было, если бы малые стояли в своём ряду, а большие станки отдельно в своём ряду. Гвоздильщик с помощником обслуживали от пяти до десяти станков. В начале смены они заправляли проволоку различных диаметров. Гвозди рубились согласно стандартам, каждый диаметр имел свою длину. Иногда рубили гвозди одного диаметра разной длины пяти-шести видов. Удобнее работать, когда станки заправляются проволокой одного диаметра. Начальник цеха сказал, что это дело технолога, а не его.


Я начал искать технолога – но тщетно, его на работе не было. Я обратился к мастеру электромастерской цеха, который после работы брал подряд на подсоединение новых станков к источнику электропитания. Этой работой руководил Горловский. С мастером мы дружили. Когда я его спросил, где найти технолога цеха, он мне посоветовал обратиться к мастеру гвоздильного отделения, жена которого числилась технологом цеха. Бывали дни, когда она вообще не приходила на работу. Мастер гвоздильщик меня выслушал и подписал новую схему расстановки станков.


Так я начал работу в этом страшном цеху «глухарей». В цеху работало много глухонемых. Кто ими не был, носили противошумные наушники. Первым долгом я потребовал любое помещение для рабочих, электрокару, чтобы мне выделили отдельно. Я сделаю для неё гараж и буду следить за её исправностью. Нам приказом директора завода выделили помещение, где я отгородил уголок под контору прораба. Купаться после работы нам разрешили в бытовых блоках ближайших цехов.


Через несколько дней работы мне казалось, что я не уходил с завода, хотя что-то новое в воздухе витало. Я не выходил при надобности утром на маршрут, чтобы встретить главного инженера. Были две причины: во-первых, инженера нужно было целый день где-то ловить, утром он обход не делал, во-вторых, он мне просто был не нужен. Указания я получал от Филонова, а если были вопросы, я решал их с ним. Инженера завода я знал по канатному заводу. Он заочно кончал аспирантуру в политехническом институте, работая в лаборатории канатного завода над свойствами видов проволоки, применяемой в изготовлении стальных канатов. Став кандидатом наук, он дальше не пошёл, работал главным, играл в футбольной команде «Дзержинец».


На заводе была довольно неплохая столовая, где можно было пообедать. Меня всё здесь устраивало. В полутора километрах от завода находился тарный цех. С завода на тарный была проложена железная дорога. Транспортный цех два раза в сутки оттаскивал туда вагоны с готовой продукцией и забирал тару под гвозди. Целый день две машины курсировали между тарным и заводом. Добираться на тарный было легко, да и пешком летом я ходил охотно.

     

Когда я пришёл впервые на тарный участок, строительство склада ОКСа подходило к концу. Мне пришлось ещё часть его перекрыть. Девочки очень неумело его штукатурили внутри, скорее замазывали швы. Я начал новую работу по установке комплекса растворобетонного узла. Конечно, он отличался от нашего, примитивного, который мы сконструировали и изготовили на канатном заводе при строительстве жилого дома. Этот узел был механизирован и автоматомеханизирован. Ковш вмонтированного драглайна наполнял бункер щебнем и песком, оттуда инертные самотёком, через дозаторы заполняли бетономешалку. Вяжущие шли через весовой отсек. Управляли узлом два человека. Когда узел был готов, мы перешли к реставрации здания бывшей листопрокатки, где изготовляли кровельные листы из чугуна. Затем эту кровлю забраковали.

    

К слову сказать, это, конечно, упрёк одесским строителям и руководителям строительных организаций, которые отвергли такое хорошее изобретение, как чугунолистовая кровля. Я свою квартиру покрыл этими листами, и она уже мне служит пятьдесят один год. А некоторые горе-строители за это время несколько раз меняли ими выбранную кровлю из шифера. В это время шифер уже был признан вредным для здоровья человека во всей Европе. Но это так, к слову.

    

Мы зашли в эти закопчённые помещения, где трудно было стоять, не только работать. Дышать было нечем. На протяжении чуть ли не десяти лет эти корпуса брала в аренду одесская киностудия, когда нужно было снимать кадры войны. Работа была интересной, потому что мы видели в задаче, поставленной перед нашим отделом, перспективу, которая увеличит выпуск продукции чуть ли не в два раза.

      

Прийдя домой с работы, я вынул из почтового ящика письмо из райисполкома. Мне прислали выписку из решения исполкома, разрешающую мне пристроить комнату с утверждением моего же проекта, который был оставлен главному инженеру в райжилуправлении. С того времени прошло около года. Как оно было проведено через заседание исполкома – это загадка. Наверное, это моя версия, накопилось очень много нерассмотренных бумаг, которые были подписаны руководителями и не проведены через  исполком. Теперь провели всё гамузом, сразу. Никто не вникал в старые бумаги.

    

Когда пришёл с работы Виктор, у нас было, о чём поговорить. Была весна, погода стояла отличная. По настоянию сына мне пришлось с ним выйти во двор, вскрыть забитую доской дверь в дворовой туалет, который уже несколько лет был заколочен. Ещё раз осмотрели стену ограждения, на которую должна была встать комната почти всем своим весом. Решение было принято однозначно: строим!

    

Вышли со двора и пошли в другой двор, который находился на улице Троицкой, куда выходила наша пристройка. Там мешало строительству только одно сухое дерево. В Зелентресте, когда я оформлял разрешение, было указано, что его я должен вырубить сам. Больше ничего не мешало. Мы вернулись домой. Я должен был заняться материалами, Виктор должен был срубить дерево и подготовить верх стенки, срубив разрушенный слой верха стены. Утром я переговорил с Горловским. Мне нужны были пять металлических балок тавры или швеллера, немного арматуры у меня на отчёте было, доска тоже была. Я зашёл к начальнику отдела с заявлением и с приложением материалов, которые необходимо было выписать и оплатить. Начальник к моему заявлению отнёсся с пониманием и подписал его.

    

Однако когда я привёз первый материал и сложил около стены во дворе со стороны улицы Троицкой, бывшие мои враги со двора моментально зашевелились. Прибежал первым управдом. Ведь собирались строить, а он не получил ни гроша хабара. Я ему показал решение исполкома с разрешением. Тогда он принял другую тактику: он собрал своих приближённых, так называемую «общественность», и та начала действовать против меня. Мне прислали штраф за спиленное дерево. Я пошёл в Зелентрест и принёс выписку с разрешением спилить высохшее дерево. Эту справку я добывал больше месяца, потому что прошло много времени. В Зелентресте извинились за штраф и его аннулировали. Появились в газете две маленькие заметки о застройщиках самовольщиках с указанием моей фамилии. Я это стерпел. Спустя пару месяцев в трёх газетах появились большие статьи и только обо мне, коммунисте, потерявшем свой облик, игнорирующем общественность. Подпись стояла какого-то Фёдорова. Я пошёл в редакцию и просил, чтобы связали меня с этим человеком, который меня оскорбил, не зная меня. Мне об авторе справок не дали. Ответили просто, что они об авторе ничего мне не скажут, не имеют права.    Я продолжал строить. Спустя месяц меня вызвали в прокуратуру района. Я взял все документы и пошёл по вызову. Прокурор меня встретил без признаков предвзятости.

– Я Вас вызвал по запросу первого секретаря райкома партии, – сказал мне прокурор.

Он так и сказал, что прочёл статью в трёх газетах, несколько писем жильцов дома и понял, что здесь должен своё слово сказать прокурор, а не райком партии.

- Кратко прошу Вас рассказать: что случилось?


Я рассказал прокурору кто я, почему сам себе строю. Положил документы, подтверждающие покупку материалов, показал проект, утверждённый инженером райжилуправления, разрешение исполкома райсовета.

– Можете взять экспертов и проверить документы. Я демобилизованный офицер, уволенный в запас согласно постановления правительства. Согласно постановлению правительства, в городе, откуда меня призвали в армию, я должен был получить квартиру. Я обратился в военкомат, горисполком, к секретарю райкома партии. Ответ был один: жилья ни у кого не было. За восемь лет службы я обзавёлся семьёй, приехал из Заполярья с туберкулёзным сыном. Пришлось самому найти объект и построить квартиру, насколько хватило денег. Сейчас сын уже отслужил действительную службу, женился, есть внук, скоро будет второй. На такой маленькой площади мы вместиться не можем. Опять горисполком не может дать квартиру, хотя бы сыну. Мы с сыном получили разрешение на достройку, чем и занимаемся в настоящее время. Документы я Вам предъявил, можете проверять.

– Вы не беспокойтесь, стройте. Если народные мстители доведут дело до суда, наш представитель выступит в Вашу защиту, – заверил меня прокурор.

– Вот об этом я Вас и хотел бы попросить...


На этом я ушёл из прокуратуры, довольный, что меня  хорошо приняли. Раньше, когда я работал в тресте, железная дорога подала на меня в суд за простои вагонов, которые должны были быть разгружены на станции Одесса-товарная. Я пришёл по вызову, показал судье повестку. Он порылся в своих бумагах, нашёл какую-то папку, взглянул на какую-то бумажку и сразу начал на меня кричать. Не помню, как это получилось, но я в приёмной суда встретил своего мастера, Федю Чиньбу, который в моё отсутствие меня заменял. Он тоже получил повестку. К судье мы вошли вместе. Когда судья начал на меня орать, и первая фраза его была «Почему Вы не платите деньги за нанесенный ущерб государству?», Федя съёжился, как будто защищался от удара. Но тогда я знал, что против меня выступила организация, железная дорога. Я знал, что обвинение против нас составлено служащими, не владеющими необходимыми знаниями, и я всегда мог обратиться к юристу треста. Поэтому когда судья на меня начал орать, я его перебил:

- Не орите на меня, а разберитесь. И вообще, это судебное разбирательство или наша беседа? Если это разбирательство, то где же заседатели, секретарь, протокол? Так не пойдёт, Вы – государственное лицо, и я тоже работаю в этом государстве, прошу соблюдать закон, – сказал я и обратился к Феде: – идём, Федя, – и мы вышли из кабинета.


Сейчас дело было другого порядка, и мне показалось, что я нашёл понимание со стороны прокурора. Когда я получил повестку из суда, я пошёл в прокуратуру, чтобы напомнить об обещании прокурора прислать сотрудника, чтобы объяснил суть дела, но этот прокурор уже не работал в районе, а адвоката взять я не успел. Судья открыл папку с кучей бумаг, посмотрел их и обратился ко мне:

– На Вас подал жалобу райисполком о достройке квартиры. Вы начали достройку, не поставив в известность домоуправление, при этом срубили дерево и не хотите оплатить ущерб. Вот Вам лист бумаги, напишите объяснение Вашим нарушениям.


Я сел, по пунктам расписал всё и перечислил все документы, которые у меня были. Спустя месяца два я получил повестку в суд для рассмотрения дела. Я пошёл в адвокатскую контору и попросил предоставить мне адвоката для выступления в суде. Оплатил. Адвокат назначил мне время встречи для ознакомления с делом. На все вопросы я ему дал ответы и вкратце рассказал об объяснительной записке, которую отдал судье.

–  Я Вас хочу предупредить: с сего дня ни на один вопрос судьи не отвечать без меня. Я вообще не знаю, о чём пойдёт речь, если Вы всё правильно осветили в записке. Но посмотрим, что нам скажут свидетели, судья при рассмотрении дела, которое я понять пока не могу.


В назначенное время я пришёл в районный суд и сел в коридоре, ожидая вызова в зал. Жильцы нашего ЖЭКа пришли все вместе, группой, сразу, сели в сторонке и начали обсуждать меня, чуть ли не показывая на меня пальцами. Все утверждали, что со мной нужно покончить, что я распоясался. Конкретно никто ничего не говорил. Пришёл мой адвокат, и через минут десять нас вызвали в зал. Мы сели за столик, столик обвинения был не занят.


Секретарь суда объявил о начале слушанья дела. Мы встали, зашёл судья, который у меня взял объяснение. Он задал мне вопросы, уточняющие мою личность, после чего зачитал заявление райжилуправления с просьбой рассмотреть дело без представителей исполкома, так как юрист заболел, а все документы и письма в суд переданы. Судья далее зачитал, в чём меня обвиняют. Всё сводилось к двум позициям: во-первых, что я шумлю во дворе, работая после шести часов, когда все, вернувшись с работы, хотят отдыхать. Второе обвинение было в том, что я срубил дерево, что могут подтвердить свидетели, и что балкон на десять сантиметров шире, чем в проекте. А дальше были обвинения, перепечатанные из газеты о потере скромности, злоупотреблении своей специальностью, в то время, когда материалов не хватает на ремонт жилья. Далее выступил мой адвокат.

– Ваша честь, – обратился он судье, – я внимательно ознакомился с материалами, которые предоставил мой подзащитный. Единственное, что можно назвать нарушением, наносящим урон – это срубленное дерево. Однако подзащитный предъявил Вам документ, что дерево было сухим и его можно было выкорчевать, что было сделано подзащитным.


Когда адвокат выступал, судья Дзева сидел и смотрел в дальний угол зала. Когда выступление  закончилось и адвокат сел на своё место, судья поднялся и вышел из зала. В зале стояла мёртвая тишина. Через открытую дверь в коридор слышно было, что Дзева с кем-то говорит по телефону. Доносились отдельные слова: «Да, ясно, понял, будет сделано».


Судья вернулся как ни в чём ни бывало и сел на своё место. Заседатели немного приободрились. Затем тройка ушла на совещание. Через несколько минут вышли и выслушали вердикт суда. Без всякой преамбулы было объявлено, что суд постановил, что я должен разобрать незаконное строительство и за свой счёт вывезти строймусор. Ну и как водится, мне была дана возможность в десятидневный срок при желании обжаловать решение.


Мы вышли из зала. Адвокат, видя, что Софа на грани обморока, спокойно сказал, что мы обжалуем не только само решение суда, но и делопроизводство: судья во время разбирательства дела не имеет права выходить из зала суда, и уж, что возмутительно, он разговаривал с кем-то по телефону. Жалоба была написана, и горсуд принял документы к разбирательству.


Я продолжал строительство. Осталась наружная и внутренняя отделка. Я пригласил моего рабочего, и он поштукатурил бетонные потолки и почти все стены внутри. Затем он запил и пропал  куда-то. Поэтому мне пришлось с Витей поштукатурить здание с наружной стороны и докончить внутреннюю штукатурку.


К этому времени к нам на завод был приглашён на работу в качестве заместителя директора по общим вопросам бывший мэр города Шурко. От моего имени с ним поговорил Филонов. Тема разговора была о моей достройке. Шурко согласился помочь советом, но сначала пожелал увидеть пристройку. Мы с ним побывали во дворе улицы имени Ярославского/ Троицкой/. Он был в восторге:

– За такие пристройки нужно награждать, а они, мудаки, судят, – с возмущением заключил он. – А вот насчёт отдельного хода в пристройку я бы не советовал. Они придерутся к этому. Подумай, как в неё попасть из твоей квартиры?

– Это можно сделать, но полы в пристройке на 45 сантиметров ниже квартирных. Однако я подумаю. Действительно, зачем дразнить гусей? Спасибо за консультацию!

– Не стоит. Дострой и живи на здоровье. Никому не предъявляй к сдаче. Разрушать строение никто не будет.


На этом мы разошлись. Вход в достройку я сделал из кухни, рассчитывая, что на кухне с четырехконфорочной газовой плитой две хозяйки сумеют сладить, но невестка распорядилась по-своему. В коридорчике, где я хотел сделать входную дверь, мы поставили окно, а площадь коридорчика она использовала как кухню, установив отлив и поставив двухконфорочную электроплитку.

Дети вселились и освоили комнату. Старшего внука мы поселили в большой моей комнате, второй внук поселился с родителями в новой комнате.


Тут начался следующий круг судебных слушаний, уже с новым моим адвокатом. Слушанье дела прошло по тем же канонам, по которым прошло предыдущее. Опять была подана апелляция. Меня ещё вызывали в суд, требуя те или иные бумаги. Городской суд меня не вызывал. Прошёл ещё один год. Опять меня вызвали в районный суд. Когда приходили повестки, жена так волновалась, что была близка к психическим припадкам. Она уже не могла преподавать в школе и досрочно ушла на частичную пенсию.


Правда, в нашей жизни промелькнул луч света. Когда генсеком стал Черненко, в школу дали несколько кооперативных квартир. Софе предложили однокомнатную квартиру. Мы с ней решили, что время уже ушло, я автомашину не купил, меня всё время на работах хвалили, но по разнарядке машин не выделяли. Итак, мы решили взять кооперативную квартиру. Через месяц оказалось, что в кооперативном доме,  который распределялся, однокомнатных квартир не было, а в школе среди молодых учителей на двухкомнатную квартиру претендентов не было. Наш номер не прошёл, из списков распределения квартир нас вычеркнули. Однако через месяцев пять её опять вызвали в профком и объявили, что мы утверждены в списках претендентов на двухкомнатную квартиру. Мы даже не были рады, так как решили, что опять нас вычеркнут. Однако бумаги, которые нужны были, всё-таки сдали.


В это время мы получаем опять повестку явиться в райсуд. Я пошёл сам. В повестке указывалось, в какую комнату я должен войти. Это была та комната, в которой я неоднократно бывал. Когда я вошёл, за столом сидела молодая женщина.

– Простите, – сказал я, – мне нужен судья Дзева.

– Проходите пожалуйста, садитесь, – она указала на стул около себя за столом. – Дзева уже не работает. Ваше дело веду я. Судья Иванова. Я Вас вызвала, чтобы попросить Вас помочь мне. Я уже месяц работаю,  рассмотрено немало дел. Ваше дело я отставила, чтобы рассмотреть последним, уж очень в нём много материала. Я думала, что разберусь сама, но уже больше половины я прочла, а сути дела не понимаю. Спросить мне не у кого, предшественник мой Дзева сейчас сам под следствием, от дел отстранён. Я Вас прошу, сядьте за стол, – она пальцем указала, куда мне сесть, – и кратко, не более одной страницы, объясните мне, что Вам инкриминируют, в чём обвиняют. Несколько слов сначала напишите о себе: кто Вы, как попали в Одессу, работаете ли сейчас или нет, если да – то где. Пожалуйста...


Я пересел за указанный  стол и за минут десять ответил на её вопросы. Она увидела, что я окончил писать, позвала меня к себе, а сама начала читать поданный ей листок. Окончив чтение, она немного посидела молча, а затем, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне, глядя в мою сторону, но не на меня, сказала:

– Было не ясно, хотя написано много, а сейчас написано мало и, казалось, что всё ясно, однако почему возбуждено дело, по каким документам – ничего не ясно.

– Вот в этом я Вам помочь не могу. Я только могу сказать, что я в год, работая прорабом, сдаю заказчику 100-150 квартир. Дзева и эта банда в ЖЭКе забрали у меня время, которое, используя его с пользой дела, я бы мог сдать добавочно ещё 100 квартир. Я уж не говорю, что эти бандиты вывели жену из строя, доведя до состояния, при котором она уже не может работать в школе, да и у меня здоровья достаточно погубили.

– И всё-таки у меня будет последняя  просьба, я у вас много времени не заберу: назначьте мне время, удобное для Вас, я хочу посмотреть это строение, которое собрало столько документов.

– Пожалуйста, завтра, если Вас устраивает в 9-00, можно у меня в доме, можно встретиться на улице Ярославского 22 во дворе.

– Конечно, во дворе! Если я зайду в дом к Вам, то через день газеты раструбят на несколько подвалов, что я там делала. Всё. До свиданья.

 

Я вышел из здания суда и сразу пошёл домой, чтобы успокоить жену. Она, конечно, сидела уже дома и ждала меня. Я рассказал о необычном судье, о завтрашней встрече.


По дороге на работу я думал о том, что замечал уже неоднократно: при всей нашей бюрократии есть какие-то силы, которые расправляются с теми, которые вредят обществу, отдельным личностям. Два примера навели меня на эту мысль. При первом суде, когда мне инкриминировали перепроцентовку, я должен был уплатить 8 тысяч рублей при зарплате 150 рублей. Виновники-клеветники  были позже наказаны: главный инженер получил большой срок за взятки и умер в тюрьме, главврач, через которого было возбуждено дело против меня, через неделю после процесса умер от сердечной недостаточности.


Этот процесс можно было уже считать оконченным. Судья, который  издевался надо мной – уже под следствием; «народные мстители», мне казалось, должны были затихнуть. Чтобы не возвращаться к этой теме, забегу немного вперёд и скажу: ни один злопыхатель не остался без наказания, но это был уже не народный суд. Одну женщину проклял её сын, который жил с ней во дворе, где была моя пристройка, забрал свою семью и уехал в деревню. У второй женщины умерла дочь от рака, оставив сиротой внучку. Женщина, муж которой работал в ЖЕКе спортивным руководителем, умерла сама.


Что мне кажется интересным, это то, что секретарь райкома партии нашего района, который лет пять тому назад обещал меня наказать в этом эпизоде моей жизни, сыграл немалую роль, если не главную. Мне кажется, что он довольно долго вёл дело против меня: запрос прокурору, статьи в газете, звонки Дзеве – это тоже дело его рук.


Началось оно ещё тогда, когда я строил дом завода имени Январского восстания, который находился на Среднефонтанской улице. Мне по проекту нужно было перенести канализационную линию, которая проходила через пятно здания. Я уже рассказывал о том, как майор милиции забрал меня с объекта и завёз в райком. Я там час в приёмной посидел и ушёл, сказал, что если секретарь хочет со мной поговорить, пусть придёт на объект ко мне. Он пришёл и запретил мне работать. Я пошёл на завод к заказчику. Директор краностроительного завода Бондаренко был членом бюро обкома. Секретарю райкома в обкоме сделали какую-то неприятность. Дом мы построили, но райкомовский босс обещал мне отомстить, что  ему удалось, но ненадолго. Бог им судья. Я им не мстил, не проклинал, но факт остаётся фактом: зло наказано, справедливость восторжествовала.


На следующий день в назначенное время я сидел в своей спальне и следил из окна за соседним двором. Когда я увидел, что судья зашла во двор, я быстро пошёл туда. Она стояла в подъезде дома, не заходя во двор. Из дворовых окон её не видели. Я рассказал, как здесь было раньше, а что сейчас – она видела сама. Интересно то, что она сказала почти то же, что сказал бывший мэр города: «За такое действие не судить нужно, а награждать!» Затем было три заседания суда, на которые истец не являлся. Клеветники спрятались, ожидая, что я начну против них дело.


На заводе я долго не задержался. Я не сразу узнал, что на посёлке Таирова, район Одессы, новый директор строил дом. Объект в городских сводках числился долгостроем. Уже два срока были использованы, а дом к сдаче готов не был. Меня вызвал к себе Филонов:

– Я не знаю, каким образом Меркачёв, генеральный директор объединения, узнал, что Вы специалист по строительству, а особенно по завершению и сдаче жилья, но он мне порекомендовал перевести Вас на жилдом, который объединение строит на Таировском участке. Ознакомьтесь в техотделе с объектом, а завтра выходите на дом. Дом строит мастер Тарасов, там же всё время находится главный инженер ОКСа Нечаев.

– Нечаев? – переспросил я.

– Да, Нечаев, – повторил начальник. – Вы знакомы?

– Да, работали вместе в одном СМУ, но на разных участках, – ответил я, воздержавшись от комментариев.


Я о Нечаеве был не лучшего мнения. Работать под его началом мне не очень нравилось. Он  недолюбливал меня в СМУ из-за того, что персонал от рабочих до начальника меня уважал, они считались с моим мнением по вопросам строительства. Нечаев всегда оппонировал, считая его личное мнение безупречным. Однако начальство не выбирают, оно само сваливается на головы исполнителей работы. Я вышел на дом. Сказать, что Нечаев обрадовался моему появлению – нельзя, скорее наоборот.


Работали по всему дому, ни одна квартира из ста не была готова под отделку. Нечаев мне определил две секции, которые были хуже всех, однако я ему сказал, что некоторые специалисты рабочие в этих секциях не нужны и потребовал дать мне разнорабочих. Он сразу определил, что я должен делать, не обращая внимания на моё требование, и велел мне составить перечни работ по всем секциям. Я ему сказал, что эту работу сейчас делать бесполезно, это не пропущенная работа, а очередная, её нужно выполнить, а не записывать. Это был первый конфликт между нами.


На оперативке, которую проводил Филонов, я потребовал, чтобы руководство определилось по отношению ко мне: или готовить дом к сдаче, или подготовить мне к сдаче две секции, или бегать составлять ведомости невыполненных работ, которые при таком ведении и организации труда ещё долго не будут выполнены. Филонов мне сразу ответ не дал, сказав, что они ещё не определились.


На следующий день я получил указания от Нечаева вести три секции, а мастер Тарасов будет вести остальные три секции. Это было Соломоново решение. Саша Тарасов дома ещё не сдавал. Он копировал мои действия, но в наших секциях были разные готовности, поэтому специалисты без ущерба переходили из секции в секцию, от прораба к прорабу, или в нашем случае – к мастеру. Вечером мы планировали работы на следующий день, на планёрках мы могли доложить, сколько квартир готовы к отделке.


Дома я сделал схемку, где этаж секции обозначался квадратиками. При готовности квартиры квадратик затушёвывался. Схему я повесил в прорабской комнате, где проводилась планёрка. Мы, прорабы, имели возможность контролировать качество выполненных работ. Не прошло и месяца – на объект приехал генеральный директор. Начальник ОКСа отчитывался по моей схеме.

– Вот теперь я вижу объект, где можно определиться, когда можно впускать субподрядчиков. Чувствуется, что объект с мёртвой точки сдвинут. Молодцы!


Обо мне ни одного слова не было сказано, но я видел, что генеральный меня  поддержал. На заводе я работал с удовольствием, но морально я был не удовлетворён. Я работал в сфере не основного производства, поэтому претендовать на что-то не мог. Я видел все промахи в строительстве, при перевооружении и реконструкции завода. Много моих предложений было реализовано, но лично я от этого никаких благ не имел. Как и прежде у меня не было дома телефона. Я никак не мог добиться, чтобы меня внесли в список очерёдности на получение машины. И только когда меня скрутил в очередной раз радикулит, мне выделили горящую путёвку в санаторий, который находился в Хмельниках.


 

Я в межколхозной бальнеологической больнице, санатории в Хмельниках



Мне квартира была не нужна. Я своё выстроил и выстрадал. Пришла пора, когда мы получили все документы на кооперативную квартиру. На семейном совете мы решили, учитывая просьбу детей, что они останутся в нашей квартире, а мы переедем на новую квартиру на посёлок Котовского.


Кооперативный дом на посёлке Котовского.

Это первая моя квартира, которая построена для меня не мной


Так я стал жителем посёлка Котовского, обладателем своей квартиры и впервые в жизни построенной не мной. Последние дни перед розыгрышем квартир я думал, что это последние дни жизни Софушки. Она уже не работала. С каждым днём нервы у неё заметно сдавали:

– А что будет, если мы по вытянутому билету попадём на двенадцатый этаж? Как я буду добираться при остановке лифта?


Я её успокаивал, как мог, выдерживая её грубые выходки при срывах. При розыгрышах квартир часа два шло на споры по предоставлению квартир строительному комитету, группе людей, наблюдающих за качеством исполняемых работ. Эти люди внесли в устав графу, что они сами выбирают себе квартиры. Основная масса членов кооператива комитет не выбирала, членов комитета не знала, устав не принимала и не признавала. Видя то, что номер с уставом провалился, комитетчики согласились на то, что они за свой труд во время строительства получат право только на отдельный выбор этажа.    Участники розыгрыша два раза тянули билетики: первый раз разыгрывалась очередь участника, второй билетик разыгрывали этаж и номер квартиры.


Все участники розыгрыша были настолько взвинчены, что готовы были броситься друг на друга из-за всякой мелочи. Жена сказала, чтобы я сидел на месте и не подходил к столу розыгрыша. Через небольшой промежуток времени  она подошла с билетиком. Её лицо было жуткое: бледная, губы дрожали. Она шла ко мне, шатаясь. Я подбежал к ней, чтобы её поддержать. Она протянула мне билетик, который вытащила. Всего квартир в доме было 287, наша очередь была 230. Надо было ждать, пока вытянут билетики 229 членов кооператива.   Люди отходили от стола по-разному. Одни молча покидали помещение, другие – с улыбкой на устах.


Когда выкрикивали нижние этажи, Софа издавала стон и тихо причитала: «Вот, опять до третьего этажа, что же нам останется, о Боже, когда же закончится это мучение?». Народа в зале становилось всё меньше и меньше. Каждый получил лист, где указывался номер квартиры. Комитетчики говорили, какая парадная и какой этаж. Когда нас вызвали, мы пошли к столу вместе. Я успокаивал жену, как мог. Подошли к столу, Софа меня оттолкнула и запустила руку в ящичек и вытащила билетик. Развернув его, она назвала номер квартиры. Комитетчик посмотрел на неё каким-то скорее злобным взглядом и, не заглядывая в таблицу, процедил сквозь зубы:

– Поздравляю, вам повезло, пятый подъезд, третий этаж.

Софа не поверила своим ушам и переспросила.

– Не беспокойтесь, я запомнил эту квартиру, – уже более злобно промолвил комитетчик.


Выйдя на улицу, мы перевели дух, как бы сбросили с себя тяжёлый груз, но в нервных срывах это возбуждение ещё долго давало о себя знать. Впоследствии мы узнали, что комитетчик, который нам указал, где искать нашу квартиру, готовил эту квартиру для себя. Когда я на второй день пошёл посмотреть свою квартиру, вселение ещё назначено не было, но прораб, как коллеге, разрешил мне войти и посмотреть квартиру, а мастеру дал указание открыть дверь в квартиру. Всё было сделано очень хорошо, как люди делают для себя.


В народе бытует истина, что несчастье приходит вслед за несчастьем, удача также приходит в пору удач не одна. С квартирой нам повезло однозначно. Сразу после получения квартиры, но до вселения, жена где-то узнала, что приехал министр связи Украины и выступит как депутат Верховного Совета перед избирателями. Она пошла на это сборище. В конце выступления она проявила такую прыть и нахальство, что прорвалась к министру и показала документ, что мы 29 лет тому назад были взяты на учёт и поставлены в очередь на получение телефона. А мы с мужем участники войны, муж демобилизованный кадровый офицер, сын – ликвидатор-чернобылец. Министр посмотрел на начальника телефонной станции Одессы, и вопрос был решён. Через два дня у нас на старой квартире появился телефон.


Спустя недели нам прислали официальное уведомление о заселении нашего дома. На следующий день я с Виктором разобрал шкаф-стенку. Софа помыла и ошпарила кипятком стулья и стол, кровать. Увязали в узлы постельное бельё и зимнюю одежду. Утром приехала машина, мы погрузили заготовленные вещи и уехали к себе на новую квартиру. Вселение было организовано отлично. Машины подходили по одной, по две. Дом большой по длине, мог бы принимать и больше машин. Лифты работали и пассажирские малые, и грузовые. Во дворе стояли электроплиты, и мы могли выбрать нам угодную. Квартира была пригодна к эксплуатации. Мы с Виктором собрали шкаф-стенку, поставили стол, стулья. Он ушёл. Софа взяла документы и пошла на телефонную станцию. Там оформили документы и заверили, что в течение пяти дней телефон будет подключён и дали номер телефона. Здесь же она оплатила стоимость телефонного аппарата.


Пока Софа была на телефонной станции, ещё в одну квартиру нашего коридора вселилась молодая пара. На нашем этаже было четыре квартиры, объединённые одним коридором. Они вошли в нашу квартиру познакомиться с нами. Так началась наша жизнь в новой квартире. За неделю мы приобрели телевизор, кухонный стол. Я сделал в прихожей шкаф для пальто. Облицевал его дубовым шпоном, отполировал и покрыл лаком, на балконе-лоджии сделал шкаф для инструментов с одной стороны, для продуктов – с другой, а спустя месяц лоджия была застеклена. На работу ездить мне было одинаково по времени – до моста, а там трамваем №20. До пляжа Лузановка было две трамвайные остановки. То, о чём мы мечтали, сбылось. Ещё одна  удача нам сопутствовала. Я после большой премии за рационализацию начал откладывать деньги на покупку автомашины. Однако купить я её не сумел. Старую покупать не хотел, а на новую не сумел встать на очередь. Когда деньги начали терять свою ценность, то есть обесцениваться, мы решили оплатить полностью  кооператив. Таким образом мы почти ничего не потеряли при обвале денег. Кооператив полностью был оплачен.


На работе также всё было в порядке. Был закончен гвоздильный цех, где стояли автоматы мелкой расфасовки гвоздей. Автоматы были сконструированы заводским конструктором Леонидом Маринским. В этих автоматах упаковывались гвозди до 60 мм длиной в картонные пакеты. Мы готовили установку автоматов для упаковки  и пакетирования ящиков больших гвоздей. С начальником конструкторского бюро я знаком не был. Я получал разработанные в бюро чертежи фундаментов, привязывал их на местности в цеху и изготовлял эти фундаменты. Несколько раз видел Леонида, когда он в рабочем комбинезоне копался в машинах, им сконструированных и изготовленных в его мастерской.   Но настал черёд нам с ним познакомиться поближе, даже очень близко.


Я получил задание выкопать котлован под бомбоубежище, которое было запроектировано на территории завода около мастерских конструкторского бюро. Когда я привязку нанёс на местность, то увидел, что она завалена   какими-то металлоконструкциями. Я зашёл в мастерские и хотел предупредить начальника мастерских, чтобы забрал конструкции, так как по договору с землеройной конторой должен был прийти большой экскаватор. Начальника мастерских не было. Я поднялся в конструкторское бюро, которое находилось над столовой в корпусе нового цеха, чтобы предупредить начальника бюро. Однако его также на месте не было. Второй день у меня прошёл, как и первый. Я понял, что со мной не хотят разговаривать. Я предупредил лиц, которые не были первыми, но руководители, чтобы передали начальникам об очистке площадки. На третий день, когда я увидел, что никто к конструкциям  не притронулся, я взял свой погрузчик ГОН и начал стаскивать конструкции с площадки на свободное место.


Вмиг появился темпераментный Лёня с кодлой своих рабочих и ко мне – с кулаками. Он был старше меня, участник войны, контужен. В порыве гнева он был страшен. Он бежал ко мне с криком, который от возбуждения срывался на визг. Подбежав ко мне, он схватил меня за грудки и начал трясти:

– Ты ... (эпитеты я опущу) ответишь мне за каждую деталь! Я пожалуюсь директору! Ты у меня узнаешь, с кем связался..!

– Перестань на меня орать, я не глухой, – громко, но без крика я сказал ему, крепко взяв его за руки, не выпуская их, – я от того же директора получил задание и выполняю его. Если ещё раз схватишь меня за одежду,  я размажу тебя здесь на месте. Я не щенок, чтобы бегать за тобой. А теперь слушай меня. Если тебе нужны эти железяки, я тебе дам погрузчик, поставь своих людей и перетащи своё имущество подальше от этих колышков. Здесь будут разворачиваться большие самосвалы с прицепами. Через час придёт экскаватор и машины. Всё.


Я отпустил его руки и, крикнув водителю погрузчика, чтобы он помог людям,  ушёл. Лёня побежал к директору или нет, но в том направлении. Но самое интересное, что через пару месяцев я был приглашен к соседу брата. Когда нас угощали, раздался звонок и в квартиру зашёл Лёня с женой. Он, конечно, узнал меня. После мы встречались на работе при монтаже его изобретения. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии, через десять лет мы с ним оказались в эмиграции в Германии в одном городе Бремене. Были друзьями, а впоследствии на одном и том же кладбище он был похоронен около могилы моей жены Софушки. Он пережил её всего на четыре месяца.


Но сейчас я был полностью захвачен работой. Только заработал конвейер упаковки и пакетирования гвоздей, по указанию моего начальника я уже сидел в  машине директора завода, и мы втроём – директор, начальник ОКСа и я – пересекли почти весь город до 11 станции Люстдорфской дороги, где находился пионерлагерь «Дзержинки» как мы называли наш завод.


В пионерлагере была тишина. Директор завода поставил задачу перед оксовцами к началу сезона принять детей в обновлённом пионерлагере, причём здесь должны были отдыхать дети, родители которых работали на канатном производстве. Желания директора были огромны, времени было в обрез. Нужно было сменить на более современное оборудование пищеблока, переоборудовать спальные комнаты отрядов со сменой столярки. Самая большая задача,  поставленная перед нами – это строительство «Форума», так проектировщики назвали площадку для утреннего построения лагеря к подъёму флага. Это сооружение представляло собой декоративный бассейн 30х15 метров, вокруг которого в три яруса с трёх сторон устраивались площадки для построения отрядов разных возрастов. С четвёртой стороны стояла мачта, на которую подымали флаг. Задумка была великолепна, но сроки выполнения очень короткие. Да, здесь же на территории был ещё объект – дом сторожа, маленький домик с двумя комнатами и кухней, ванной комнатой с горячей водой и канализацией, с телевизором, с санитарным оборудованием европейских фирм. Стоял он у транспортных ворот в торце площадки лагеря. Когда директор поставил задачу достать оборудование для домика, начальник снабжения завода задал вопрос:

– А не сильно ли жирно это будет для сторожа?


Мы все понимали, что этот домик был поставлен для приезжающего начальства и начальствующих семейств. Мне  работа по реконструкции пионерлагеря понравилась. Она была творческой. Начиналось строительство «Форума» с водоёма. Проектанты нагородили там чёрт знает какой водоизоляционный пирог. Я предложил вариант изоляции, применённый гидростроем на прудах в дендропарке. Этот вариант и дешевле, и в исполнении менее трудоёмкий. Тем более, что мне удалось договориться в гидростройтресте, что те нам отпустят ценную плёнку нужного ГОСТа. Рационализаторское предложение я не оформлял. Я всю смену работал в лагере. Столовая работала для персонала и строителей. 


В один из приездов в лагерь Филонова он мне сказал, что на канатном производстве хочет уйти из ОКСа Платонов, а его некем заменить.

- Не согласитесь Вы, оставаясь при вашей максимальной зарплате 300 рублей, перейти на должность прораба? – спросил меня Филонов. – Освобождая эту вакансию, я сумею платить Платонову эти же деньги.

– Для меня должность начальника участка не очень дорога, главным инженером я не стал и по летам уже не стану. Так что делайте, как Вам угодно.


Пионерлагерь я сдал досрочно. Заведующая лагеря собирала группу, которая отличилась в реконструкции лагеря, для поездки на отдых в Польшу, Бельско-Бяльское Воеводство. Очень интересное место на юге Польши. Мы побывали на экскурсии в Кракове, в Освенциме и в других южных городах. Эта экскурсия мне помогла при работе над повестью «Одисея одессита».            

 

 

Польша. Бельско-Бялое воеводства.

Дом отдыха «Шлёнк», Зелена Гура.

 

По возвращении из Польши я сразу вышел на строительство двух жилых домов по улице академика Вишневского у школьного аэродрома. Эти дома с горизонтальными панелями должны были быть девятиэтажными. Однако близость аэродрома ограничила высоту до пятиэтажного дома. По такому типу домов я защищал инженерный диплом, но те новшества, которые я предложил в проектной работе, здесь не применялись. Однако мне было приятно работать на этих домах.


В это время началась вакханалия в политической и экономической жизни страны. Начали рвать связи между собой союзные республики. Заговорили о никому неизвестной ваучеризации, акционировании производства. В это время сын потерял работу на Автогенмаше, где прекратилось основное производство. Я предложил ему идти на работу ко мне.


Мы отделились от «Дзержинки» и стали строительной организацией с ограниченной ответственностью. База наша осталась на заводе, так как все наши рабочие были акционерами завода. Мы брали подряды на различные работы. Первое время нашим заказчиком был завод. Когда я работал на домах, Виктор работал на «Дзержинке». Здесь работала группа наших рабочих в бывшем прокатном цеху. После долгих проволочек начали выполнять решение правительства по остановке и ликвидации сортопрокатного цеха, который изготовлял, прокатывал проволоку диаметром 6,7 мм. Оборудование цеха разбирали, резали и отправляли на переплавку. Мы получили задание срочно выполнить работы по перекрытию площадки за счёт двора размером 24х30 метров. Меня отозвали с домов, где мы начинали второй дом и насыщали коммуникациями первый дом. Вагоны с катанкой, прибывшей из Кривого Рога, разгружались под существующий навес, который вот-вот переполнится.


Я принял решение в первую очередь делать площадку пола будущего склада катанки. Проект срочно выполнило проектное бюро завода. Я посчитал, что две проектные фермы с балками будут весить пятнадцать тонн. У меня в распоряжении был двенадцатитонный кран на пневмоходу и такой же на железнодорожной платформе. Второй кран мне выделялся в свободное время, так как он всё время работал на разгрузке вагонов.


На готовой площадке начали работать металлисты на изготовлении ферм. На свободной площадке двора я начал забивать фундаменты под колонны. Одновременно экскаватором рылись котлованы под фундаменты колонн. Я побывал на заводе железобетонных конструкций. В производственном отделе у меня были знакомые. Они мне предложили несколько видов колонн, которые не забрал заказчик и они подлежали реализации. Через пару дней деньги были перечислены заводу, и колонны были доставлены нам. Навес был выполнен в рекордно сжатые сроки. Пакеты крыши из двух ферм и прогонов подымались двумя кранами и ставились на четыре колонны. Два смежных пакета связывались между собой прогонами и раскосами для жёсткости. Завод работал без остановки.


Вагоны с катанкой разгружались в торце склада и раскладывались по сортам. В сортопрокатном цехе  заканчивали работу по удалению прокатных станов и приспособлений. В цехе появился незнакомый человек, который пришёл с директором завода Меркачёвым в сопровождении  четырёх телохранителей. Когда они ушли, по цеху прошёл слушок, что этот гость купил сортокатку на корню. Здесь будет построен завод водопроводных труб диаметром от 0,5  до 2,5 дюймов. Спустя  3-4 дня этот человек опять появился в цеху. Ко мне подошёл телохранитель и сказал, что человек, которого он назвал хозяином, просит меня подойти к нему. Я подошёл и представился.

– Вы кем здесь работаете? – спросил он

– Я прораб.

– Здание бывшего цеха сортокатки подлежит реконструкции, после чего  здесь будет установлено оборудование новейшей технологии изготовления водопроводных труб, – он сделал паузу, видимо, подбирая дальнейшее выражение.

– Я об этом уже слыхал, – заполнил я паузу.

– От кого? А, впрочем, это не имеет значения. Я только хочу спросить: Вы бы сумели  повести эти работы? Я имею в виду только строительные. Монтаж оборудования и коммуникации будут делать специалисты.

– Я понимаю. Я сумею вести эти работы, но я работаю в строительной организации завода и увольнение из неё я не планировал.

– Я понимаю. Я хотел от Вас узнать, сумеете ли Вы эту работу выполнить. С Вашим начальником разговор будет отдельный. Мне всё ясно. Остальные распоряжения Вы будете иметь от своего начальника. До свидания.


К концу рабочего дня я уже сидел у Филонова. Инженер технической группы занесла пачку чертежей. Мы сразу определились, что мощные фундаменты подлежат разборке. Ручными отбойными пневматическими молотками эту работу не выполним. Филонов взял на себя обязанность найти молотки на базе экскаватора, которые уже появились в городе. В сортокатке существовал подвал глубиной шесть метров. Здесь были емкости с маслом, которое закачивалось в картеры прокатных станов. Там стояло много насосов, качающих масло из ёмкостей и насосов, откачивающих грунтовые воды, которые просачивались через бетонные ограждения подвала. В настоящее время всё это хозяйство было затоплено водой. Масло из ёмкостей было выкачано. Было принято решение всё старое оборудование подвала засыпать песком и боем бетона от разобранных наружных фундаментов. С этого началась работа по строительству трубного завода.


Через несколько дней своим ходом пришёл экскаватор на пневмоходу с незнакомым мне оборудованием. Экскаватор подошёл к железобетонной глыбе фундамента, поставил на него громадное кайло, кабина экскаватора поднялась над глыбой. Машина заработала. Кругом летели камни. Мы разбежались. Когда очистилась арматура от бетона, мы её срезали и продолжили разбивать бетон, который затем сбрасывали в подвал. За неделю весь громадный цех был очищен, мы приступили к копке котлованов под фундаменты.


За сравнительно короткий срок в стране произошли большие изменения. Создались отдельные государства на территории бывшего СССР. На этом я в своём повествовании останавливаться не буду. В настоящее время никто ещё правильно не оценил это действие – это дело историков, и пусть они этим занимаются. Но прошло двадцать лет, и простой люд чувствует, что все изменения выполнены через спину и даже ниже. Поэтому я свою оценку давать воздержусь, а продолжу рассказывать о моей жизни и моём окружении.


Неожиданно для меня умер Горловский. Я даже не знал, что врачи давно уже определили, что у него рак желудка. После того, как мы приступили к строительству трубного завода, Меркачёв как-то отошёл от дела. На заводе его  не было видно. А тут ещё смерть его дочери. Мать заперла её дома. Дочь  хотела уйти и решила из окна второго этажа сойти на землю при помощи стоящего около стены дерева. Она взялась за ветку, которая обломилась, и девушка упала на металлическую изгородь.


Оплата труда в нашей стройартели держалась на прежней сетке, но нам сказали, что ежемесячно на наш счёт откладываются деньги от прибыли артели и даже выдавали нам какие-то бумаги, подтверждающие наши суммы, начисленные от прибыли. Затем нам объявили, что у кого есть проблемы с зубами, могут бесплатно протезироваться. Я воспользовался этим, и в клинике Лермонтовского курорта мне поставили протез. Когда я сидел в очереди к врачу, я частенько видел там Меркачёва, который не лечился, но явно было видно, что он имел какие-то деловые отношения с главврачом. Я также знал, что главврач клиники собирается на ПМЖ за границу. Но это их дело. Видаимо, Горловский не успел закончить работу по написанию материалов для защиты кандидатской степени Меркачёвым, а вскоре умер и Меркачёв. Руководство заводом осуществлял начальник производственного отдела завода. Роль главного инженера играл существующий главный инженер, который больше играл в волейбол или в футбол, чем  занимался заводом.


На строительстве трубного завода я работал с удовольствием. Мне нравилось то, что я работал с минимальным количеством людей, на монтаже оборудования прораба не было, был бригадир, с которым я был в контакте. Крышу делали люди, нанятые не то Филоновым, не то Силютиным, который числился начальником участка и должен был быть моим начальником, но Филонов, видно, дал ему указание не вмешиваться в работу внутри цеха. От меня не требовали работу по устройству крыши. Я несколько раз подымался на крышу и отлично понимал, что кровля работать не будет. Однако мне сказали, чтобы я занимался своим делом, что я и выполнил.


Когда начали монтаж сварочных  мощных трансформаторов, хозяин прислал профессора, физика, который принимал участие в расчёте трансформаторов. Монтаж оборудования уже был выполнен, мостовой кран установил десятитонный рулон листовой стали определённой толщины, монтажники установили ножи, которые при запуске всех механизмов начали резать нужную ширину ленты. Лента пошла по изложницам, прошла линию сварки и вышла в конце конвейера, но уже не лентой, а трубой, но не сваренной. Конвейер работал в режиме 25 метров в минуту. Вдоль каждой трубы была миллиметровая щель. Нас привлекала конструкция конвейера: в месте, где вдогонку начала трубы, в шести метрах от начала за трубой гнался алмазный резак, и на середине шестиметрового пролёта он успевал отрезать трубу и возвращаться на место.


Участок сварки не работал. Профессор ничего не мог сделать. Я случайно оказался свидетелем, когда бригадир монтажников подошёл к хозяину и предложил ему прислать какого-то Лёшу. Через день приехал Лёша, а ещё через день пошли первые готовые трубы по новой технологии. Первые трубы, попавшие на испытательный стенд, нужного давления не выдержали. Через два дня рабочие приступили к нормальной работе. С определённой партии труб на стенде проверялась одна труба. Пришла комиссия для приёмки работ. Принимал работу хозяин. Он был со своим сыном и несколькими служащими, которые и составляли руководящий центр завода. Когда комиссия пошла в бытовые помещения, Филонов сказал хозяину, что эти бытовки выполнены по новым технологиям и гостам. Рабочие будут довольны.

– Я хрен положил на рабочих, будут переодеваться в цеху! – ответил хозяин.


Я не поверил своим ушам. Ведь раньше слыхал, что этот человек был коммерческим директором Криворожского металлургического комбината. Он был коммунистом. Он пропагандировал коммунистические устои. Когда же эти мерзавцы успели сменить шкуру? Во время смены курса страны эти люди оказались ближе к деньгам и моментально этим воспользовались.


Эти люди в основном из трудовых семейств, выросшие в послереволюционное время в нищете, получившие образование за народные деньги, заняли номенклатурные должности. Вот эти должности при создавшемся режиме создали этих нравственных уродов.


Итак, завод проработал несколько недель до первого дождя, во время которого из крышевых фонарей полилась вода на будки с трансформаторами. Филонов послал меня ликвидировать течи. Сделать что-то существенное я не мог. Вместо герметических стекольных пакетов были поставлены стёкла на замазке, кровля была выполнена из мягкой шлаковаты, покрытой тонкой цементной стяжкой, на которой лежала мягкая кровля. Первым долгом я сделал ходовые доски, чтобы не нарушить каблуками кровлю, затем со своими знакомыми кровельщиками переделал примыкания. В окнах снял замазку и стёкла посадил на суриковую мастику – это всё, что я мог сделать. На этом наша работа на трубном заводе была закончена.


Хозяин снял на вечер ресторан на вокзале Одесса-главная. Щедрая попойка строителей продолжалась до двух часов ночи. Через месяца полтора нам объявили, что наш строительный кооператив обанкротился, что все наши накопления сгорели. Так ли это или не так – не знаю, но нам выдали по двести долларов и дали расчёт. Остались и как будто начали вести какие-то работы Филонов, Тарасов, бухгалтер Барышева и ещё несколько человек, которые и разделили между собой деньги.


Опять меня пригласил в СУ-600 Толя Хазан. Они строили пятиэтажный дом по улице Артиллерийской около фотофабрики. Там уже были построены два с половиной этажа. Хазан в управлении работал в должности главного инженера. Принимал я объект полдня. В акте отметил, что уровень перекрытий дома был нарушен. Одна сторона дома была занижена на 15 сантиметров. По материалам не хватило пятнадцати панелей перекрытия. Этот акт я подписал. Написан он был под копирку. Я потребовал у сдающего прораба подписать оба экземпляра и отпустил его. Вечером я отдал акт главному инженеру, оставив у себя копию.


Разбирать стены мы не стали. Я переложил только наружные стены заниженной части третьего этажа. Подняв поясом торец здания на десять сантиметров, продольные стены я свёл «на нет». Получился обвиняющий клин, но ничего сделать другого я не мог. Кто-то будет жить в квартире на пять сантиметров ниже и без того низких квартир. Впоследствии, когда здание уже стояло, отвалились от здания два входных тамбура. Оказалось, что траншею под фундаменты тамбуров перекопали чуть ли не на метр. Этот метр засыпали слабо трамбованным грунтом.


После месячной борьбы пришлось тамбура разобрать, сделать хорошие основания, поставить хорошие связи на здании. Приезжало трестовское начальство, проводило планёрки, но трест своё лицо уже потерял. Зима была холодной. Растворобетонный узел не работал. Раствор приготовляли на месте, добавляя поваренную соль. Я организовал подогрев воды, но эти мероприятия были малоэффективные. Благо, что раствора на монтаж блоков идёт намного меньше. За зиму нам удалось перекрыть верхний этаж. При сухой погоде, хотя ещё было довольно холодно, мы выполнили кровлю. Теперь для внутренних работ никаких препятствий не было. На этажах, где перегородки были готовы, ставили оконные и дверные блоки. В нескольких квартирах были вставлены в окнах стёкла. Здесь мы установили железную печку и начали своими силами их штукатурить. После этой работы сделали подготовку под полы. Эти квартиры были подготовлены под кладовые отделочных материалов, столярки.


Теперь стояла задача найти мастеров, чтобы к теплу начать штукатурку. К весне в город приезжали бригады из Молдавии. Мне удалось найти бригаду, прибывшую из Армении. Причём они штукатурили особым методом, пользуясь не обыкновенным раствором, а алебастроопилочным. Раствор на стену они наносили руками, не используя мастерка. Заглаживали они чем-то средним  между тёркой и полутёром. Что можно сказать об этих временных сезонных рабочих? Быстрота и качество работы меня удовлетворяли, но образ жизни этих людей был очень странный. Поселиться в общежитии за символически дешевую плату они отказались. Оштукатурив одну квартиру, они принесли откуда-то матрацы, постелили их на сырой пол – и это было их местом ночного отдыха. Практически работала семейная бригада. По-русски говорить мог только один человек. Как они обещали, они окончили работы в назначенное время и уехали так же неожиданно, как приехали. Моя бригада перешла на выполнение работ по наружным коммуникациям и частично к благоустройству. Когда начали завозить радиаторы, краски, паркет, я на входные двери изготовил решётчатые двери. На ночное время они были запломбированы. Пломбы сдавались охраннику под расписку. Окна первого этажа были забиты досками. Как будто были приняты все меры сохранности материальных ценностей.


Однако когда я однажды принимал у охранницы пломбы, она заявила мне, что берёт расчёт. С завтрашнего дня на работу не выходит. В глазах у неё был испуг. Я не стал срывать пломбы, а пошёл вокруг здания, внимательно осматривая все окна первого этажа. Всё не вызывало никакого подозрения. Когда я подошёл к месту, откуда вышел, я внимательно через решетку дверей осмотрел площадку первого этажа. Осмотрев её, перешёл ко второй лестничной клетке. Вот тут я и остановился. На нижней площадке лестничного марша лежала пачка рассыпанного паркета. Я подозвал бригадира и велел никого не допускать к дому, а сам пошёл к ближайшему телефону-автомату. Попросив начальника управления, попросил вызвать милицию и прислать комиссию, чтобы проверить наличие паркета. Начальник приехал вместе с милиционером и двумя сотрудниками управления. Я объяснил им обстановку. Зашли в здание, поднялись на второй этаж, я показал замок, пломбу. Когда я снимал неповреждённую пломбу, оказалось, что штырь от замочного кольца свободно вышел из гнезда. Мы зашли в комнату, где явно было видно, что большое количество паркета похищено.


Воры на автомашине с подъёмной площадкой для ремонта электросетей со стороны улицы подъехать не могли, так как их могли засечь из домов  противоположной стороны улицы. Они с машиной стали в торце здания, под деревом. В этой квартире балконная дверь была заранее открыта. Воры через лестничную площадку пошли к квартире с паркетом. Когда при хищении паркета они проходили лестничную площадку, кто-то уронил вниз пачку паркета, которая спасла меня от крупной неприятности. Похищено было более ста квадратных метров паркета. Мы догадывались, кто мог открыть балконную дверь на втором этаже, но не пойман – не вор. Через несколько дней после хищения в милицию была вызвана бывшая охранница, а ещё через пару дней она умерла от сердечной недостаточности. Старуха, мать охранницы, не зная истории с паркетом, оплакивая дочь, причитая, промолвила:

– ...она так хотела жить, заготовила для ремонта квартиры краску, паркет, обои...


На допрос вызвали дочь охранницы, которая успела паркет из квартиры вывезти, а следователю сказала, что паркет похитил мой электрик, сын главного механика участка Шмидта. Мы знали, и так и считали, что без него дело не обошлось – парень баловался с наркотиками. Однако я в это дело не вникал. После окончания строительных работ я сдал дом отделочникам и опять оказался без работы.


Трест терял заказчиков, чувствовалось отсутствие Авербаха. В основном строительные работы велись на станции биологической очистки сточных вод. Меня туда ставить на работу не хотели, так как этот объект строили уже более десяти лет, не так строили, как «доили». Да если бы мне предложили его строить, я бы не согласился. Мне предложили строить КНС-10А, канализационную насосную станцию. Этот объект строился третий год: специализированное промышленное здание, которое довели до крыши, но внутри ещё было очень много работы, поэтому перекрывать здание не было возможности. Я жил от этого объекта всего за одну трамвайную остановку. Этот объект можно было разделить на четыре части: дробильно сортировочное отделение с емкостью, моторное отделение, распределительное отделение, силовая подстанция 36х6 тысяч вольт. Объект был очень интересный, но он побывал во многих руках. Администрация и здесь поставила передо мной задачу строить и не заниматься нарядами и процентовками. Материальный отчёт остался за мной.


До осени я фактически закончил работу по зданию. Приехавшая из Киева монтажная группа смонтировала насосы, соединив их с двигателями мощностью 6 тысяч вольт. Окончили распределительное устройство с электрощитами. К станции подвели водопровод  диаметром 300 миллиметров.  И вдруг поступила команда прекратить работы по причине окончания финансирования объекта. Мы приступили к консервации строительства. Прошла неделя, вторая. Приехало начальство треста и управления и велело привести объект в рабочее состояние – через день должен приехать министр по  чрезвычайным ситуациям Кириченко.


Ещё утром в день приезда министра приехало несколько полковников, штук пять подполковников и приказали, чтобы ни одной лопаты или лома на стройплощадке не было, чтобы рабочих я послал на работы за ограждение объекта. Тогда я впервые увидел мобильные телефоны, по которым они связывались с группой, сопровождавшей министра. Один из высших чинов, увидев лопату, которую оставил рабочий, уходя за ограду строительной площадки, подошёл ко мне и, шипя, приказал немедленно, под личную ответственность спрятать лопату в сарай и на замок закрыть сарай. Он не отошёл от меня, пока я не занёс лопату в склад. Подъехала ещё одна легковая машина. Из неё вышел ещё один полковник. Он громко отдал команду. Все чины встали в разных местах стройучастка. Наше начальство вышло к воротам. Подъехал эскорт машин.


Кириченко я даже не увидел. Толпа высыпала из машин и обступила головную машину. Я стоял у дверей основного помещения станции, откуда шли двери в большие комнаты будущих бытовок, где я подготовил скамейки и стол для начальства. Вся толпа направилась по дороге, ведущей к пляжу Лузановка, где образовалось озеро из фекальных вод. До пляжа было расстояние не более километра. Из нижнего канализационного колодца продолжали вытекать фонтаном фекалии со всего посёлка. Мне иногда приходилось там проходить, когда нужно было ехать в город с работы. Вонь здесь стояла невообразимая. Рядом был частный сектор жилья, а чуть ниже, ближе к морю, стояли дома пятиэтажки, хрущёвки. Министр осмотрел, обнюхал окружающий воздух и направился к строящейся насосной. Я отошёл от входной двери подальше. Впереди шла группа охраны из полковников и подполковников. У входа стояли машины киевских гостей. Машины приглашённых одесситов стояли в квартале от стройки.


Когда все зашли в здание, полковники покинули помещение и разместились снаружи ограждения. Я зашёл в зал. Дверь в бытовку была закрыта. За дверью стояла гробовая тишина. Видно, министр говорил тихо, на его вопросы отвечали так же тихо. Совещание длилось не более половины часа. Затем зашли в здание полковники. Гости расселись по своим машинам и укатили. За ними выехали полковники. Впереди полковников ехали машины автоинспекции с сиренами и мигалками. Следующий день мы провели в ожидании разрешения начать работы. Оно пришло на третий день. Как обещал министр, пришло два миллиона рублей на производство работ. Министр обещал, что после отчёта об использования этих двух миллионов будут переведены ещё два. На четвёртый день работы начались, на шестой день был дан приказ законсервировать стройку. Так на данный период закончилась работа на насосной станции.


Мне пришлось с работы уволиться. Однако я особо не переживал. До увольнения я взял отпуск, который мне полагался. Мы связались по телефону с нашими польскими друзьями из Ольштына. Паспорта у нас были, и мы с Софушкой поехали в Польшу в гости. Сейчас уже мы ехали уверено. Ничто нас не удивляло. Генрик уже не работал, ушёл на пенсию. У него была  квартира из трёх комнат. Нас он встретил на вокзале, и автобусом мы доехали до его квартиры. Мы побывали на кладбище у могилы Виктора Когана. Его фотография была надёжно прикреплена к памятной плите.

 


Второе посещение могилы Виктора, брата Софушки, в Ольштыне.

Здесь я попросил молодых Катульских сохранить могилу.


Походили по городу, посетили музей Коперника, побывали в планетарии. Два дня погостили у Катульских на даче, собирали и сушили грибы. Я даже был на даче у соседа Генрика, который узнал, что я строитель, и просил  меня проинструктировать его, как сделать вход на второй этаж, который он сделал для дочери, а вот как сделать лестницу – не знал. Дача была размером 5х3,5 метра. Если делать лестницу, то в комнате у него не вмещалась кровать и стол, не говоря о стульях. Сосед Генрика имел автомашину, маленький польский ФИАТ. Мы четверо (сосед взял дочь) поехали за город на дачу.


– Зачем Вам лестница на второй этаж в комнате? – спросил я. – Вот здесь закопайте два столбика, сделайте балкончик, который будет козырьком. К балкончику приставьте лестницу. Когда бы ни пришла на дачу Ваша дочь, она тихо войдёт в свою комнату и Вас не будет будить.

– Пан инженер... – начал хозяин дачи.

Дальше он говорил по-польски, что я не понимал. Генрик пришёл на помощь и переводил.

– Хозяин говорит, – переводил Генрик, – что это замечательное решение вопроса. Он удивлён, как это он раньше не додумался.                                    

Дальше он продолжал удивляться, как это он раньше не додумался.

 

Обратный путь был уже знаком. Мы приехали в Варшаву. Переехали на восточный вокзал, оставили вещи в камере хранения и пошли погулять по Варшаве. Прошлись по магазинам улицы Маршалковской, сели на трамвай и поехали в район Старо Мясцо. Скоротав день, перед вечером мы взяли вещи и вышли на перрон в ожидании берлинского поезда. На этот раз мы легко нашли свободные места в купейном вагоне. Расплатившись с проводником, мы без волнения добрались до Киева. С нашими паспортами мы разместились в зале ожидания для иностранцев, в буфете перекусили и уехали домой.


Когда я вышел на работу, узнал, что объект законсервировали. Трест начал увольнение своих работников. Здесь для меня работы не нашлось. Опять вместо строительных управлений треста стали строительные участки. Я взял  расчёт и начал искать, чем мне заняться. В это время я узнал, что семья папиной младшей сестры решила уехать в Америку и уже получила документы на выезд. До этого момента я слыхал, что одна из коллег Софушки уже уехала в Израиль. Софушка её провожала. В день отъезда тёти я тоже пошёл на вокзал попрощаться с ними. Там я узнал, что брат тоже собирается в Америку. Я уловил разговор между ним и нашим двоюродным братом Сеней, чтобы он по приезде в Америку ускорил высылку документов. Я помог погрузить дядю в вагон, так как он очень болел и сам передвигаться не мог. По дороге с вокзала я спросил у брата, почему он мне ничего не сказал о своем решении уехать. Он мне начал говорить, что он решил сначала сам уехать, а потом нас вызвать. Так или не так, судить не могу, но мысль об отъезде в меня уже была посеяна. Софушка тоже задумалась над этой проблемой, но никаких шагов к отъезду мы не делали.


Пока суд да дело, мне нужно было найти работу. Даже на две пенсии прожить было невозможно. Я узнал, что в школе, которая была недалёко от нас, требовался учитель труда. Там была оборудована мастерская с деревообрабатывающими станками, где, по идее, должны были дети приобщаться к труду. Я так понимал этот предмет. Я сам стал к станку в 15 лет. Я побывал на уроке труда. Это был последний урок перед каникулами. Ничего общего с уроком труда я не увидел. Преподаватель этого предмета свёл свой урок к уроку черчения. Дети ни разу в мастерской не были. Преподаватель боялся детей допускать к станкам, так как сам боялся этих станков. Я, как инженер, имел право преподавать в школе этот предмет. Через несколько дней в райОНО был приказ о зачислении меня учителем труда в эту школу. После каникул я должен был приступить к работе с загрузкой в полторы  ставки. Но судьба мне не дала возможности отдохнуть.


Пришла посыльная от Филонова и передала мне приглашение от него прийти к нему по новому адресу офиса на Молдаванке, единственном доме, в котором я не принимал участия в строительстве. Оказывается, там было запланировано уже давно полуподвальное помещение под офис конторы. Когда я туда пришёл, там была бухгалтер Вера, которая ушла с трубного завода, Тарасов, который достраивал этот дом и сейчас был начальником участка. Больше никого из персонала конторы не было.

– Вы где-то работаете? – спросил Филонов.

– Да, я оформился в школу преподавателем труда.

– По правде сказать, я Вас в должности преподавателя не вижу, но это не моё дело. Если не секрет, сколько Вам будут платить?

– В зависимости от отработанных часов. Думаю, рублей 150 наработаю, с пенсией как-то проживу.

– Я не случайно задал этот вопрос. Зная Вашу хватку и профессионализм, я хочу Вам предложить работу на постройку одного объекта в Вашем районе. Оклад 180, но не рублей, долларов. Я рассчитываю, что мы можем его построить за 5-6 месяцев.

– Как-то несолидно получается с моей стороны. Сам напросился на работу, а теперь сразу отказываться, – последовал мой ответ. – А какое время у меня есть на обдумывание?

– Пара дней есть. Я думаю, Вам хватит?

– Наверное, хватит.


Очень было неприятно идти и отказываться от работы. Однако, если положить руку на сердце, то какой из меня преподаватель? Да, я будучи взводным, учил молодых солдат основам строительных специальностей. Но здесь совсем другой контингент. Дети избалованные, к настоящей работе дома не очень подготовлены. Многие видят в себе начальников с высшим образованием с высокими окладами. Дома мы обсудили в семейном кругу, то есть я с женой. Уж очень было неприятно, когда я был без работы, от сына получить 25 доларов в помощь к пенсиям.


Через два дня я поехал на базу чермета, куда свозился металлолом. Там нужно было построить помещение для 400-тонного пресса и выполнить ряд фундаментов под этот пресс. Меня удивило то, что он устанавливался рядом с прессом в 1000 тонн, который ещё работал и выпускал прессованные брикеты металла размером 600х600х1200 миллиметров. Новый пресс выпускал металобрикеты 600х500х500 миллиметров. Тайну этой метаморфозы я узнал уже тогда, когда новый пресс дал первую продукцию. С этой вестью я узнал ещё одну новость, что малые брикеты принимала для своих мартенов Германия. Оставаясь часто на продлённые смены, я часто, а скорее ежедневно видел, как до десяти тяжеловесных машин привозили рельсы, которые за ночь резали на куски по 1,2 метра. Утром десять большегрузных самосвалов отвозили разрезанные рельсы в сторону Ильичёвского порта. Оттуда металл отгружался в баржу, которую буксировали за рейд в море, где металл перегружался на корабль и уходил за границу. Я один раз нашёл оброненный отрезок рельса. Рельс был новый. Пользуясь неразберихой в управлении страной, контрабандисты резали покилометровый запас рельсов действующей железной дороги и отправляли за границу, откладывая деньги там в банки. Так грабилась страна при смене структур власти. В этот период после работы, отдыхая у телевизора, я услышал  выступление начальника базы вторчернометалла, который призывал население города сдавать в утильсырьё металл, так как могут остановиться мартеновские печи в Мариуполе.


Под громадный навес базы по железной дороге подавались вагоны с металлическим утилем, его прессовали и грузили в вагоны и куда-то отправляли. Мостовой кран, работающий в три смены, работал без перерыва. Мне, чтобы подать бетон, нужно было долго простаивать в ожидании  выделения мне для строительных работ крана на  какие-то полчаса. Этим очень усложнялась работа. Я понимал, жаловаться было некому. Здесь вертелись большие деньги. Сначала я возмущался, а затем успокоился. И действительно, куда мне спешить? Мне же здесь деньги платили. Я прекрасно знал, что другой работы здесь для меня не будет. Ко мне как-то подошёл один мужчина и представился помощником начальника базы по строительству и попросил переставить рельсовый подъёмный кран на другие железнодорожные пути в воскресный день.

– Я обеспечу Вас 25-тонным краном, – сказал он. – Вы обижены не будете.

В пятницу он пришёл вторично и вручил мне конверт с деньгами. Я впервые и, мне кажется, единственный раз держал в руках такое количество долларов.

– Здесь пятерым Вашим рабочим и Вам по 200 долларов, остальные деньги отдадите крановщикам. Я уезжаю в командировку и поэтому быть здесь не сумею.


Это единственный раз в жизни я за один день заработал такие деньги. Правда, делать эту работу было очень опасно. Кран разобрать не было возможности и времени. Мы решили этот башенный кран переставить не разнимая. К счастью, всё обошлось. В конце работы я расплатился с участниками выполнения работы. В понедельник продолжили работу на прессе.


Осень вступала в свои права дружно и уверенно. В городе  произошли изменения. Дело в том, что после отхода от власти компартии правление перешло в руки облисполкома, руководил которым представитель президента Кучмы Боделан.


В своё время, до ликвидации обкома партии, секретарь обкома Боделан  поручил брату построить в Ширяевском районе фабрику по изготовлению полнорационных кормов. Брат с работой справился, тогда последовало указание создать при облисполкоме организацию, связующую сельскохозяйственные организации с промышленными, которые были знакомы брату ещё со времени работы в Совнархозе. После всех преобразований брат остался работать руководителем этой организации, оказывая помощь совхозам и колхозам. При заводах были созданы группы, которые на заводском оборудовании изготовляли нужную селу продукцию. Городская организация реализовывала эту продукцию. Когда на Украине обвалился рубль, а гривна ещё не была введена, предприятия перешли на бартерные расчёты.


Брат в этом деле был не искушён и принял человека на работу на должность помощника. За какой-то заказ село прислало около двадцати тонн сахара для реализации. Этот сахар должны были завезти на склад. Помощник пришёл к брату и сказал, что он нашёл оптового покупателя на весь товар. Они перегрузят сахар на свои машины и не нужно будет арендовать склад. Он принёс банковские документы с печатями и подписями. Когда бухгалтер пошла в банк за деньгами, документы оказались фальшивыми, автомобильные номера оказались также фальшивыми. Брат этот удар перенёс очень трудно, приняв его на себя. Он принял решение этой организацией больше не заниматься и передал дело своему заместителю.


Вопрос об иммиграции стал первоочередным. Из Америки никаких писем не приходило. Его друзья, которые иммигрировали в Германию, приглашали его приезжать. Так он оформил документы на выезд в Германию и этой же осенью выехал с женой в Бремен. Спустя несколько недель мы получили от него письмо, чтобы и мы не задумываясь уезжали в Германию. Мы написали письмо в консульство с просьбой дать вид на жительство нам в Бремене. Ответа не было.    Настала зима – холодная, ветренная. Работать стало очень тяжело. Фундаменты были уже готовы. Приехали монтажники, и начался монтаж пресса.


В один очень холодный день я почувствовал, что заболел. Температура начала подыматься в начале рабочей смены. В обеденное время, дав указание бригадиру, я поехал домой. Температура была за 39 градусов. Вызвали врача. Врач посмотрела в горло и дала освобождение на три дня. Я попросил жену налить стакан водки и дать что-нибудь закусить. Выпив водку, завернулся в одеяло и заснул. Проснувшись, сменил бельё, смерил температуру, которая перешагнула 40 градусов. Три дня меня температура не покидала. Когда нужно было продлить больничный лист, мы вызвали  врача. Врач осмотрела меня и велела вызвать уролога. Уролог сразу определил болезнь и сказал сакраментальные слова: «Ясно, теперь Вы – наш пациент». Лекарства, которые он дал, подняли меня через две недели. Состояние было очень плохое. Анализы были не из лучших. Закончилась работа на базе вторсырья. Я был свободен, но на первый случай было немного денег, которые уплывали неимоверно быстро. Весной мы получили вызов в консульство на собеседование. Вызывались на собеседование четыре семьи. Но нет, без «но» у нас никак не получалось! Мы с женой ехать собирались, сватья с мужем тоже собирались, хотя сват всё время говорил, что ехать не собирается и подговаривал нашу невестку, то есть свою дочь, не ехать. Невестка так же, как отец, ехать отказывалась. Наш сын держал нейтралитет.

-   Жена поедет – поеду и я, – заявлял он.


Семья брата невестки готова была ехать сразу.  Пока мы собирались выехать, обширный инфаркт свалил свата. «Скорая» забрала его в больницу. В Киев в консульство выехали я, Софушка и Игорь, брат Полины. Утром мы приехали в Киев, вечером уехали обратно в Одессу. Никаких эксцессов не было. Всё прошло тихо, тактично, хотя в очереди перед нами в консульство стоял шум, гам, спор. Когда зашли в помещение, нас усадили и предложили приготовить нужные бумаги. Не все и не у всех принимались просьбы. Кое-кого вообще отправляли и просили больше не появляться. Принимали посетителей сразу за несколькими столами несколько служащих консульства. Взрослые члены семейств садились рядом, и с каждым в отдельности беседовал работник консульства. Беседовали около десяти минут, после чего почти все оставляли какие-то бумаги, где-то расписывались и уходили.

На следующее утро я уже был готов выходить на работу, если бы она была. Но – увы. Я пошёл на насосную. Там была тишина, ворота были нараспашку открыты. Я зашёл внутрь здания. Там был один человек, будущий начальник станции. Все о насосной забыли, кроме, конечно, жителей этих мест. Хазан здесь не появлялся. Я ушёл в управление, которое строило насосную. Там тоже никого не было. Зашёл в трест. Здание было почти пустым. В диспетчерской был только диспетчер, который читал какую-то книгу. Пошёл домой. Вечером созвонился с Хазаном. Он назначил встречу на следующий день. Он продолжал работу на СБО – станции биологической очистки сточных вод. Немного рабочих работало на трассе, соединяющей КНС-10А с СБО. Основная работа, которой можно прокормить рабочих – это контракты на строительство бензоколонок, которые строились по заграничным проектам за деньги частных предпринимателей. Конкуренция здесь очень большая.


– Ты подошёл вовремя, – сказал мне Хазан. – В настоящее время ты мне нужен особенно. При создавшейся обстановке нужен совершено другой подход к работе, к которой наши прорабы не привыкли и, наверное, не привыкнут. Я передам тебе объект. Его необходимо качественно выполнить, и сразу приступим к другому. С посёлка Котовского и обратно будет идти наш автобус. Бензином нас снабжает хозяин. А теперь поехали, отсюда не далёко, около здания редакции!


Мы сели в троллейбус и спустя несколько минут были на стройке. Ко мне подошли рабочие, с которыми я проработал не один год. Мы знали хорошо друг друга. Привыкать, срабатываться нам не пришлось. Так я вновь начал работать с Анатолием Михайловичем Хазаном, грамотным инженером-сантехником. Мы друг друга понимали с полуслова. Когда я приступил к работе, спустя нескольких дней, но не больше недели, приехал хозяин. Его сопровождал Хазан. Он, как и прошлый хозяин при строительстве трубного завода, внимательно обошёл объект, и когда он подошёл к кассе, где кассир должен был принимать деньги от клиента, он остановился и обратился к Анатолию:

– Окошко кассы стоит не на месте. Сделай его в этом месте, – и он показал место, где должно было находиться окно кассы.

– Мне понятно, – сказал Анатолий, – но если окно будет стоять на месте, Вами указанном, кассир не будет видеть место заправки...

–  А он и не должен его видеть, – оборвал его хозяин, – кассир должен получить вовремя деньги и дать сдачу. За местом заправки будут следить другие.


Хазан возражать не стал – хозяину виднее. После отъезда хозяина на прекрасном «Мерседесе», за рулём которого сидел он сам, Толя подошёл ко мне и указал точно место окошка, и также сказал, что он одобрил смену технического руководства объектом. Мне было это приятно.


Наш объект находился в одном квартале от здания редакции областной газеты. Я уже заканчивал благоустройство объекта. В это утро я стоял на существующем тротуаре с нивелиром и давал высотные отметки въезда с дороги к заправочным колонкам. Ко мне подошёл один из моих рабочих и сообщил мне, что только что у входа в редакцию был застрелен главный редактор областной газеты Деревянко. Он был делегатом Верховного Совета Украины, личность незаурядная. Это убийство взбудоражило Одессу. Я к этому человеку относился с большим уважением. Несколько раз присутствовал на встречах с ним. Было приятно слушать его выступления. Мы были с ним почти ровесники, занимались в школах двух смежных районных центров Одесской области: он занимался в Яновке, я – в Ширяево. Жалко человека.       

После сдачи первой бензоколонки начали вторую, которая принадлежала одному и тому же хозяину.


Из Германии никаких вестей не было. Приехал на побывку брат. Он рассказал, как хорошо их приняли в эмиграции. Он был удивлён, что так долго нет документов из Германии, разрешающих нам поселение в стране, и обещал узнать о наших документах в Германии по своему возвращении уже в свой город, где у него были довольно обустроенная трёхкомнатная квартира, социальное денежное содержание, медицинская страховка. Погостив пару недель, брат уехал. Ему не удалось увидеть тот произвол, который сотворили городские власти при поддержке украинского правительства. Газета «Слово» сообщила, что группа охраны Гурвица обезвредила снайпера, который с винтовкой со снайперским прицелом находился в одной из квартир напротив горисполкома.


Ещё один беспрецедентный случай произошёл в это время. Проходил профилактический ремонт здания горисполкома. Исполком принял решение провести очередное заседание в зале санатория на Гагаринском плато в Аркадии. За полчаса до начала сессии в зал зашла группа охраны мэра и срочно очистила зал от депутатов, приказав покинуть плато.  Из какого-то  помещения было извлечено взрывное устройство. Газета сообщила, если бы было приведено в действие устройство, то оно бы снесло санатории «Приморье», «Молдова», «Россия», «Украина». Областные газеты об этих событиях промолчали.


Пришло из Германии разрешение на выезд. Нам определили место жительства в земле Баден-Вюртемберг.  Сборный пункт эмигрантов находится в городе Карлсруэ. Мы сообщили об этом брату. Дети уезжать не согласились. Какое-то время мы их уговаривали, но затем прекратили. Мы поняли, что этого  делать нельзя, так как сами не знали, как может сложиться их судьба. Сват продолжал болеть. Врачи определили обширный инфаркт миокарда. Ещё два человека выпали из общего списка. Брат невестки сразу начал готовиться к отъезду.


Из Германии пришло письмо от Виля. Он сообщил, что договорился с председателем еврейской общины: она поможет нам переоформить разрешение на двух человек в город Бремен, где он живёт.  Мы сразу отправили ответ, что согласны на переезд в Бремен.


Я продолжал работать. Летом держалась отличная погода. Работать было легко и приятно. Никто не угрожал, не приказывал. Зарплата 200 долларов меня устраивала. Анатолий нашёл новый объект: ремонт здания профилактического осмотра и ремонта тепловозов и электровозов на станции «Сортировочная». Эта работа меня устраивала. Три остановки трамвая – и я был на работе. Моё дело было организовать работу и вести табель отработанного времени рабочими. Здание было высоким. Внутри шёл обычный рабочий процесс. Приходилось часто перестраиваться, конструировать подмостки таким образом, чтобы они не были сбитыми въезжающими и выезжающими тягачами. Очень тяжело было с потолков снимать закопченность, которую, может быть, ещё оставили паровозы в свою бытность. Ввиду того, что под потолком работали люди, руководство депо издало приказ отныне и впредь тепловозы в помещение заводить манёвренными толкачами с площадками.


Прошёл месяц. Нужно было заказывать рамы для световых фонарей на крышах. Здание депо было в двух высотах крыши. Отделение станков было ниже на метра полтора. Лестница на крышу была только на высокой части здания. Я вылез по пожарной лестнице на крышу и пошёл к нижней части здания, но, к  моему сожалению, лестницы на нижнюю крышу не было. Делать специально лестницу, чтобы один раз сойти и замерять оконные фонари, не хотелось. Я присел на маленький брандмауэр, свесил ноги вниз на вторую крышу и спрыгнул. Выполнив работу по замеру и эскизированию окон, я направился в сторону, откуда пришёл. Подойдя к перепаду высот крыш, я вспомнил, что уже не в том возрасте, чтобы подняться на руках на полтора метра. Я доставал верх брандмауэрной стены, но взобраться на неё не мог. Мне было 70 лет!


Нужно было хорошо подумать, как выбраться из создавшегося положения. Конечно, лучше бы было подумать, прежде чем прыгать сюда. Все мои рабочие трудились внутри помещения, где стояло множество станков, издающих такие гаммы звуков, что, мне кажется, ни один композитор не сумел бы их записать. Крыша была идеально очищена, наверное, ещё с весны, когда её чистили от снега. Я обошёл всё что мог, однако ни кусочка металла  не нашёл. Положение становилось критическим. Кричать своим рабочим я не мог, они были в цеху. Тот шум, который был в цеху, я перекричать не мог. Я отошёл к свесу крыши в надежде увидеть кого-то из рабочих, безразлично каких, моих или чужих, но снаружи никого не было. Я ещё раз осмотрел фонарь, вернее, его кровлю и заметил, что его никто не чистил, какой-то мусор на крыше фонаря был. Я подошёл к фонарю, но чтобы посмотреть на крышу, нужно было на что-то встать. Ничего не было. Решил использовать полусгнившие горбыли фонарных окон, хоть это было очень опасно. Счастье мне улыбнулось. Я нашёл крепёжный костыль рельс. Когда я по импровизированной лестничке опускался на крышу цеха, обломался горбылёк рамы. К счастью, вторая нога уже встала на твердь крыши цеха. А что могло иначе произойти – одному Богу известно. Я подошёл к брандмауэрной стене и начал долбить гнездо в ракушечной старой стене. Пробив два гнезда, благополучно добрался на верхнюю крышу.


Решение пришло само по себе однозначно: работу нужно заканчивать. 70 лет от роду о себе говорят, что на такой работе в эти годы не работают. Я немного постоял на крыше, всматриваясь вдаль, откуда тихий морской ветерок нежно охлаждал и успокаивал меня. 51 год прошёл с того времени, когда я начал трудовую деятельность строителя, которая распространилась на площади от полуострова Рыбачий до Одессы: Североморск, Мурманск, Канин Нос, Соловки, Киев, Одесса... Мои славные коллеги, рабочие-строители, никогда меня не подводили. Я их также не подвёл. Ни одного несчастного случая, ни одного смертного случая, за что я им очень благодарен. Бригадиры Виктор Зайцев в Заполярье, Филип Кохно, Пётр Бондаренко, Леонид Слепченко, Аня Мельникова в Одессе со мной поделились опытом работы и достойно освоили те уроки, которые я им преподал. Об этом свидетельствуют те объекты, которые мы построили. Теперь решение было принято окончательно и бесповоротно. Трудовая деятельность, которой я отдал более полувека окончилась.


Я сидел на выступе брандмауэрной стены на крыше ремонтного депо и прощался с городом, который раскинулся подо мной, сидящем на высоте примерно пятого этажа. Да, сюда я в возрасте двух недель от роду был привезен в этот район города, рабочую Пересыпь, и прожил здесь немногим более года. Отсюда мать нас увозила к отцу в деревню. В злосчастном 1941 году она ещё не знала, что сюда уже не вернётся. Я сидел как загипнотизированный. Все звуки работающего предприятия как будто куда-то удалились. Мне казалось, что я слышу только тихий рокот береговых волн, которые устало выплёскивались на мокрый песок недавнего прилива со стороны пляжа Лузановка. Как в калейдоскопе менялись картины жизненных периодов. Учёба. Позорный уход из средней школы, учёба в строительном техникуме. Здесь я встретил настоящих учителей. Директор техникума Ефлеев, преподаватели Дозорец, Габерник, Кугель, Бланк, Захаров. Да, тот Захаров, который, вернувшись с войны, преподавал у нас теоретическую механику. Он был одет в военную форму в заплатанной гимнастёрке. Когда я вернулся с армейской службы, через 11 лет, он был проректором строительного института и ездил в собственной машине «Волга-21». Несмотря на то, что я предоставил ему документы, что мною сданы экзамены в институт, он мне не дал возможности заниматься. Как многие чиновники администрации института, смотрел не в глаза собеседника, а в руки. Бог ему судья. Институт я закончил успешно. Хорошую память о себе оставил Игорь Владимирович Макаренко, мой наставник и руководитель по дипломной работе, профессор Голубков,  декан кафедры «Основания и фундаменты». Собственно, из преподавателей больше личностей не было. Кафедры заполнили неучи и проходимцы.


Не помню, сколько времени я отдыхал на крыше, охваченный воспоминаниями. Когда я спустился вниз по отвесной пожарной лестнице, ещё раз посмотрел вверх. Всё, это конец моей служебной деятельности! В цеху я застал Хазана. Он меня, видимо, разыскивал и, увидя, направился ко мне. В цеху было шумно, и он показал мне на дверь, чтобы я вышёл. Он подошёл ко мне и что-то хотел сказать. Я его прервал:

– Прости, Анатолий Михайлович, но я решил, что сегодня мой последний рабочий день. Я пришёл к этому решению сегодня. Лучше уйти на день раньше, чем на день позже. От тебя я не скрываю, что в ближайшие дни покидаю Родину. Это единственный шанс достойно дойти до финиша. Здесь меня ждёт нищета, которую погасить захотят сын и внуки. Однако пока они тоже не жируют, а старость моя подходит. Я тебе благодарен за всё, что ты для меня сделал и не хочу, чтобы ты из-за меня имел неприятности, а к этому идёт.

– Да что ты говоришь? Пока ты справляешься с работой лучше молодых! – начал успокаивать меня Анатолий. – К твоему отъезду ты знаешь, как я отношусь: я не одобряю. Ехать к фашистам, которые нам причинили столько горя? Но это твоё личное дело. Мне кажется, что до полного выяснения срока отъезда ты бы мог поработать. Однако это опять твоё личное дело. Если не передумаешь, я завтра принесу твою трудовую книжку и расчёт. Приходи сюда  часов в десять.


Я не стал дорабатывать день. Попрощавшись, ушёл домой. Выйдя к Лузановке, не ожидая трамвая, я медленно пошёл к себе домой на посёлок. Софушка встретила меня удивлённым взглядом, но расспрашивать не стала, зная, что я сам всё расскажу. На следующий день, получив расчёт и трудовую книжку, я собрал все документы, которые при отъезде нужно сдать, и с этого момента мы стали по-настоящему готовиться к отъезду. Вечером решили позвонить брату в Бремен и узнать, когда можно ожидать из Германии последнюю бумагу, которую мы уже ждали два месяца. Но звонить нам не пришлось. Почтальон принёс заказное письмо, в котором была бумага от правительства федеральной земли, что нам разрешили поселиться в городе Бремен.


Брат сообщил нам, что руководитель еврейской общины упала и поломала ногу. Поэтому она не могла встретиться с нужными людьми. Присланная бумага от магистрата разрешала нам поселение в городе. Срок общего документа подходил к концу. Нужно было торопиться. Мы назначили время отъезда, заказали автобус. За день до отъезда я сдал документы, получил пенсию за шесть месяцев. Эта вся пенсия за 51 год работы в стране... В этот же день оформили дарственную на квартиру и передали сыну. Вечером сын и внуки приехали к нам, вернее, в свою квартиру и по приходе автобуса всё снесли вниз и разместили в багажном отделении автобуса. За нами автобус должен был прийти в 9-00 утра. К восьми утра вся семья сына была у нас. Мы подождали автобус, попрощались с соседями. Дети закрыли квартиру. Мы уселись все в автобус и покинули посёлок Котовского. Доехали до моста и попрощались с детьми. Около часа собирали по городу попутчиков и после обеда покинули Одессу.

 

                                            ПОСЛЕСЛОВИЕ

 «Ещё одно последнее сказанье – и летопись окончена моя...»

Спустя 50 часов мы были в Бремене. Как бы символически проехали через Берлин. Там вышла одна из наших спутниц. Ночной Берлин мне не понравился. Мы ещё побывали у Северного моря, где сошла большая группа пассажиров. Днём приехали в Бремен, один из красивейших городов Германии. Это, конечно, моё мнение, но это так. В нашем кошельке было 145 марок. За пять марок мы купили какой-то бутерброд. Страха особого не было, так как в городе были свои люди: семья брата, друзья по Одессе. Нас приняли на приёмном пункте, накормили бесплатно. Койка, чистое постельное бельё. Был субботний вечер, поэтому в этом общежитии нам пришлось прожить двое суток.


В понедельник нам выдали 450 марок и документы на поселение в хайм. Свои привезенные вещи мы выгрузили у брата в кладовом помещении. Мы приехали в хайм на трамвае и автобусе, так как он находился в другой стороне города. Сопровождала нас Люся, жена брата. В управлении хайма нам выдали матрасы, два комплекта на человека постельного белья, подушки, кухонную утварь: кастрюли, чайник, дуршлаг, чашки, тарелки, ложки, вилки.


Подъехала машина, и мы с нашим приданым уехали в Кноппарк, где нам предоставили комнату с отоплением, кухней, душем и стиральной и сушильной машиной. Парк находится над рекой Лезум. Красота неописуемая. В общежитии два этажа, 14 комнат, которые выходят в коридор. Так мы начали жизнь в эмиграции. Через три дня сбербанк выдал нам карту, по которой ежемесячно мы можем получать социальные деньги на жизнь. Ещё через пару дней мы поехали в соответственное городское учреждение и были зарегистрированы в городе. После этого нам посоветовали обратиться в строительно-эксплуатационную организацию «Гевоба». Там мы выразили желание поселиться в районе, который поближе находится к жилью брата. Служащая щёлкнула в компьютере и ответила, что есть квартира в пределах одного квартала от брата, но вселиться туда можно только с 4 марта. 


- Посмотреть квартиру можете, согласовав срок с жильцом, который сейчас там живёт. Нам выдали соответствующую бумагу на право посмотреть квартиру и номер телефона квартиросъёмщика, – сказала служащая, – позвоните по этому телефону, и вам назначат время встречи. Они в этом заинтересованы. О результатах переговоров позвоните нам.


Мы поставили на стол служащей бутылку коньяка и шоколадку. Она с благодарностью приняла подарок, отставила его в сторонку на столе и продолжала заполнять какие-то формуляры, копии которых вложила в папку. Один лист отдала нам для предъявления квартиросъёмщику. Я на каких-то бланках расписался. Служащая пожала нам руки, и мы удалились. Когда мы в коридоре укладывали в папки наши бумаги, паспорта, нас окликнула служащая и быстро подошла к нам. Она подала мне шариковую ручку, которой я подписал бумаги.

– По нашей традиции мы отдаём эти фирменные ручки нашим клиентам, – сказала она на немецком языке так, что я даже понял.


4 марта мы вселились в свою квартиру, которая мне понравилась с первого взгляда. В мае мы уже совершили первое путешествие в Париж. Через день после вселения нам выдали в социале деньги на приобретение холодильника, стиральной машины, пылесоса, телевизора. С фабрики нам привезли шкаф, кровати деревянные с матрасами, кухонный стол, два стула. В первый день вселения мы купили простенький телефон, и к вечеру фирма «Телеком» поздравила нас, что мы стали их клиентами, и сообщила нам, что мы можем пользоваться телефоном.


Вот и окончилась летопись моей жизни, которая, слава Богу, продолжается. Продолжается Жизнь, а не старческое прозябание. Побывав в многих странах Европы, я увидел жизнь людей, которые умеют работать и жить. Дай Бог народу нашей растерзанной страны научиться так работать и жить!   

 

PS. Уважаемый Михаил Гольдштейн! В заключение я выражаю глубокую благодарность Вам и всему коллективу, принимавшему участие в опубликовании моих рассказов и повести. Желаю всем крепкого здоровья, долголетия и творческих  успехов!

Выражаю искреннюю благодарность моему верному другу и жене Копелевич Элле Григорьевне за идею опубликования и за помощь в работе над повестью.  

Дубовой Григорий.





<< Назад | Прочтено: 226 | Автор: Дубовой Г. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы