RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Л. Бипов  

 

Не мои университеты,

или  Инженер - это звучит гордо!

МЕМУАРЫ В ЭЛЕКТРОННЫХ   ЭПИСТОЛАХ  (МЭЭ)

 

Зелёная папка «Инженер - это звучит гордо!»

 

Эпистола 13.

«Дырки из сыра, или

Из  истории молодого специалиста»

 

 Вместо эпиграфа

 «Дырки в сыре образуются  в процессе

созревания... Про них говорят, что там были

 самые вкусные кусочки, съеденные

пронырливыми  мышами»

 (Д.Чулов.  «Триумф  сыра».

 Интернет-архив НТВ.18.11.2007).

 

Вместо предисловия

Настоящим   удостоверяется,   что   данная   эпистола   является неотъемлемой  частью «Собрания электронных эпистол» Л.Бипова. Читать её целесообразно сразу после двенадцатой,  содержащей «Симфоническую увертюру к пуску Новомагнезитового завода в Сатке». Автор не несёт ответственности за очередность прочтения эпистол. (Тонкая шутка)

 

1. Первый день - самый жаркий

Хотя и с опозданием, но пуск Новомагнезитового завода всё же состоялся. Да и как он мог   не   состояться!   В   противном,   точнее,   очень   противном случае  ответственным  строителям, да и  «эксплоататорам», причитающиеся премиальные пришлось бы поменять  на   полярные.  Всё    закрутилось-завертелось,   причём   буквально,    ведь    печи-то  вращающиеся.  В холодный «хвост»  печей  вливался магнезитовый  шлам — жидкость  с  консистенцией продажной  сметаны, «ужеразведеннойМашей»,  а  в  горячую  «головку»  печи вдувался  факел  от сжигания  угольной  пыли  и...  «Принимай, Родина, магнезитовый порошок—хлеб сталеварения!», «Все силы и знания - строительству коммунизма!».

Силы, казалось,  уже начинали раскрываться, а знания... Да кто ж в них сомневался? Москва,  Менделеевка!  Другое  дело - «работа  с  людьми», точнее,  с  «вверенной тебе  сменой» (до чего ж красиво и важно звучит!). Тебе двадцать три года, но ты еще ни дня не работал на производстве, а  под твоей командой  уже три десятка опытных рабочих с  простой  и  ясной  целью,  а именно - каждую   смену  зарабатывать    как можно  больше.  Тут,  думаю, непременно нужно правильно начать, вызвать к себе уважение или, как говорили в  добрые  времена,  почтение.  Пожалуй,  прежде  всего, нужно позаботиться  об  облике.  Поэтому  в  первую  заводскую  смену  в  широко раскрытом  вороте  моей  ранее  описанной «москвички»  виднелась  белая сорочка  и бордовый  галстук  как  знаки  принадлежности  к   интеллигенции. Сделано это было по наставлению того самого доцента Виктора Львовича Балкевича, с которым составляли «список справедливости». При этом он приводил мне в  пример  своего первого  заводского  начальника,  инженера дореволюционной  формации.

Уж   если   инженер,   не   изучавший   диалектического   материализма, придавал  важное  значение  своей  форме,  то  мне,  обогащенному  знанием связи философских категорий  «форма - содержание», это тем более должно быть понятно.

Итак,  «первый  раз  в  первый  класс!».  Первая  смена — ночная,  а  это значит,  в цехе  никакого начальства: «один, совсем один!». С другой стороны, люди добрые ночью либо  спят, либо мучаются бессонницей, либо... А ты стой на трудовом посту. Картину опишу в  стиле  Блока:  кабинет,  журнал,  телефон, табельщица. Особо  для молодых:  табельщица — это  вовсе  не  электронный прибор,  а    девушка, отмечающая  приход  и  уход  персонала.  Девушке восемнадцать,  мне -   двадцать два. И  с  мыслями  под  таким  именно заголовком  кладу  голову  на  телефон  и обнимаю его  (никакого дезертирства, всё  в  порядке:  я  по-прежнему на посту). И всё же постепенно погружаюсь в истому, уплываю, растворяюсь. И  вдруг:  «Товарица нацальник,  в  угольной  пазар».  Встать!  Бежать!  Тушить!  В  угольном отделении двенадцать огромных бункеров с угольной пылью. Если она загорится, а ещё и взорвётся — катастрофа!

Вмиг  превращаюсь  в  Павку  Корчагина.  На  бегу  командую  дежурному слесарю С.Воронцову:  «Всех,  всех  снимай    и  туда—  в  угольное,  тушить пожар!».  А  там, в угольном,  полыхают    «стопки  органо-минерального утеплителя  и  кучи неубранного строительного   мусора,   под   которым проходили   местами  оголенные провода   от оставленного  включенным сварочного    аппарата»  (из  докладной записки  Бипова  от 7 марта 1956 года). Вот оно, пресловутое «возгорание при производстве сварочных работ»,  которое уносит   так   много   народного   добра!  Но у   меня-то   здесь   с  огнём идёт самоотверженная борьба. «Мои люди»  работают старательно, ловко, но пока безуспешно:  пламя  не  утихает.    В  разгар  борьбы  ко мне  подходит С.Воронцов,  с  пятнадцати  лет  работавший на производстве, и не слышно для других деликатно советует:  «Может, вам надо  пожарных  вызвать?».  Вот это да!  Забыть святое  правило: «При  пожаре  звонить01!». Сколько раз его слышал, видел, читал и писал, а вот, как случился пожар, всё забыл  и  занялся героизмом. Выходит,  для  меня сегодня  не  позар,  а  позор!  Вот  тебе  и законченное высшее техническое образование, и белый воротничок, и бордовый галстук!  Но  виду  не подаю  и  с наигранным  спокойствием  и достоинством    соглашаюсь  с С.Воронцовым: «Да, пожалуй, придётся. Сами мы не справимся. Пойдите и позвоните из  моего кабинета, а я здесь с  людьми останусь».

Пожарный   расчёт   в   составе   командира   и   бойца,   явно   перегретых алкоголем (уральская зима, понимаешь!), начал с перебранки,  перешедшей в рукопашную схватку. Дело  было  в  том,  что  боец  отказывался  заливать пламя водой,  ссылаясь на    оголенные электропровода    и    инструкцию.    «Ты хочешь, чтоб    меня   убило  током!    (далее – непереводимое). - Я - командир,   а   ты - мой боец!   Я   тебе  приказываю!    (Далее - непереводимое). - Съедал я таких командиров! Инструкцию нарушать не буду!».

Как  дипломированный  инженер  я  соглашался    с  тем,  что  при попадании водяной струи на оголённый провод ток может жизнеопасно пойти по инструкции, то есть по струе,  но  с  этим  не  соглашалась  моя  совесть «командира производства». Она  не позволяла  бездействовать, поэтому я вырвал брандспойт из рук пожарного-бойца  и самоотверженно направил струю в очаг загорания. Пожарный-командир засмущался, тут же перенял у меня средство тушения и вскоре благополучно завершил заливку огня.

Рассказ  о  пожаре  в  угольном  отделении  можно  было  бы  дополнить тем,  что в пожарных  гидрантах  не  оказалось  воды  (уральская  зима, понимаешь!),  и  её пришлось  подвезти  специально  вызванной автоцистерной,  а  украсить—комически-символическим фактом  возгорания того  самого  пожарного  рукава,  водой  из которого  тушили  горящие  кучи  и стопки.    Так  ведь  в  это  сейчас  никто  не поверит,  хотя  на  самом  деле  так было!  Такова уж была наша противопожарная «селяви» в то далёкое дошойгунское время.

А    мой  дебют  огнеупорщика  утром  увенчался  похвалой  от  начальника цеха Юрия Александровича  Кузнецова:  «А  вы,  Бипов, – молодец!  Я  о  вас уже  доложил директору».  Вот она, минута славы! Обо мне доложили самому «хозяину Сатки» депутату Верховного Совета СССР Алексею Петровичу Панарину. Спустя двадцать лет, будучи уже хозяином  всей огнеупорной империи из 20 заводов, Алексей Петрович приезжал на нашу кафедру  керамики и  огнеупоров.  Так  и  хочется  написать: «посоветоваться  со  мной  по проблеме  карбидкремниевых нагревателей», да писательская скромность не позволяет.

                                     

2. Триумф воли

До   судьбоносной   «истории   с   клопами»   личная   жизнь   молодого специалиста протекала  в  молодёжном  общежитии.  В  комнате  дружно  и равноправно  проживали рабочий-пыльщик Рашид Гинатулин, техник Саша Матковский,  строитель с законченным начальным  образованием  Вася Кулаков («У  меня  четыре  класса,  но  я в  них  шесть  лет учился!»)  и я, инженер Бипов.  Несмотря  на  кадровые  и  прочие различия,  всех  нас  объединял ранний   утренний   подъём,   сопровождаемый   диким  шумом   в   коридоре. Понятно, что выспаться после  вечерней смены или поспать утром после ночной никогда  не  удавалось.  Сплачивали  нас  также    бесконечные торжества  с  возлияниями  по  случаю  окончания рабочей недели, а зачастую и рабочего дня.

Меню  торжественного  стола  бывало  довольно  скромным.  Из  холодных закусок запомнились  колбаса  одесская,  сыр  копчёный,  крутые  яйца, консервированная печень  трески  и  солёный  огурец,  а    из  напитков—царица  стола-древесногидролизная  водка  «сучок» и безалкогольный «Буратино». Пива никогда не бывало, и вовсе не потому, что  его высокомерно игнорировали, а потому  что продавалось оно только два раза в году: в день Советской  Армии  23  февраля  и  в годовщину  Октябрьской  революции  7 ноября,  причём только в буфете при  бане, единственной  в заводском посёлке. И это всё притом,  что    посёлок    назывался   Сталинским,    что,    огласно идеологическим    установкам, предполагало  жизнь  в нём  «зажиточную  и весёлую».  Вполне  сознаю,  что  в  это  трудно  поверить современным россиянам, для которых жизнь без пива уже невозможна . Но, увы, такова историческая реальность или реальная история Южного Урала, как хотите.

Не  помню,  чтоб  в  застолье  обсуждались  актуальные  темы  науки  и техники  или общественной  жизни,  к  примеру,  острая  в  то    время проблема роли  личности   (сами  понимаете – какой ) в истории. Другое дело — истории в жизни отдельных личностей.  Это,  конечно, бывало. Даже нередкий на Урале вопрос  «Кто же такие евреи, и есть ли у  них душа?» не поднимался. О заводских делах  тоже не говорили, так как к ним представители  героического рабочего  класса  интереса  не  проявляли. Пыльщик  Рашид,  обслуживавший пылеуловитель  в  конце  печи,  никогда  не  видел  и, – что  весьма характерно, – и  не  хотел  видеть  саму  печь — огромную  вращающуюся  трубу  (90х3 метра), откуда  эта  пыль  выходила.  «А зачем он мне? Я свой работа делаю, пылу пускаю». Такому безразличию я  удивлялся,  пока  сам  не понял,  что   широкий кругозор  не  обязателен  для  вожделённых  винтиков социалистической машины. А раз уж затронул подобный крепёж, как уж тут не вспомнить тихоновское  «Гвозди  бы  делать  из  этих  людей,  не  было  б  в  мире крепче гвоздей!». Поэт был прав.

И  всё-таки  что  же  чаще  всего  обсуждалось?  Ну,  конечно, зарплата, причём   не только  участников  застолья.  Одно  из  таких  обсуждений оказалось  для  меня весьма плодотворным.   «Бипов,  почему  ты  молчишь, что  у  тебя  оклад  меньше, чем  у других начальников  смены?  Надо  пойти  и потребовать  повышения!  Правда, ребята? (Ребята:  «Правда! Пусть пойдёт!»). Нет, правда, выработка-то у его смены повыше, чем у других,  а  оклад  ниже». (Ребята  шутят:  «Потому  как  ростом  он  их пониже!»). Принимается  решение: Бипову завтра же пойти на прием к главному инженеру и добиться правды!  А вечером отпраздновать!

Главный инженер завода М. был из местных и не взлюбил начальника цеха М. из пришлых. (Ничего  удивительного: в России восточнее Самары неприязнь к пришлым — явление  традиционное  и  неискоренимое).  «Так  Вы говорите,  что  M.  об  этом безобразии знает и ничего  не меняет! Хорош руководитель ! Я этого так не оставлю, а вы, товарищ Бипов, идите и работайте спокойно».

Не успел я появиться в «номере нашего отеля» и предъявить улыбку победителя, как меня  с криками  «ура!» подхватили, начали качать и тут же силой влили в меня заранее  подготовленную  стандартную  порцию  «сучка». Сосудом  служил  так называемый   «спутник   агитатора»  –   гранёный  стакан емкостью   200   мл.  Стопок,  рюмок,   фужеров саткинцы не признавали да и не видывали, а под бокалами понимали большие глиняные  кружки.  К  слову, водку  на  Урале  называют  вином, иногда добавляя  «белое».  (Первый вопрос при приёме на работу: «Вино пьёшь?». Ответ: «Бывает». Назидание: «Ну, смотри !  Увижу косым - выгоню. А сейчас иди и работай спокойно». Работник  и наниматель без лишних  слов  взаимнопонимают.  Да и  правду сказать,  на уральских  заводах  без  пьющих  работников не обойтись. Экология, понимаешь !).

Описание   «обмывки   прибавки»,   тексты   тостов   и   реплик   друзей-товарищей   я опускаю,  ввиду  неприглядности  разгула  и  своеобразной  лексики  его  участников. Да,  по  правде говоря, я всего и не успел увидеть, так как очень быстро отключился, а включился утром, когда  на часах было . . . о, ужас!!! Семь часов 30 минут, то есть оставалось всего  полчаса  до  начала смены.  Той  смены,  которую  я  должен принять у  коллеги  Валентина Стурмана, причём не позже именно проклятой минуты моего запоздалого пробуждения! Я  не  просто  опоздал,  я  позорно  провалился!  И когда?! Уже на  следующий  день  после  вчерашнего  триумфа.  Путаясь  в  чувствах должностной  ответственности,  товарищеского  долга  и собственного ничтожества, я натянул на себя крупноразмерные ватные брюки и  фуфайку и побежал на завод со скоростью «гаруна, бежавшего быстрее лани».

Предстоявший мне путь по лесной дороге автобус обычно покрывал за  25 минут, а  я бежал, как сказал бы художник слова, целую  вечность. Муки физические вперемежку с моральными  казались  невыносимыми.  По сравнению  с  этим  кроссом  все  мои прежние  вместе   взятые   обычные   и лыжные   кроссы   для   зачётов   по  физической   культуре вспоминаются как праздничная прогулка по парку. Казалось, что сердце  уже  выскочило из грудной   клетки   и   бежало   рядом,  подстёгиваемое  головным   мозгом,   в котором  молотком  стучало:  «По-зор!  По-зор!  По-зор!». Последние  шаги перед  входом  в  цех казались  последними  в  жизни.  И   вот  уже вбегаю  в цех,  хочу  по  лестнице  подняться  к пульту управления печами, но...Стоп и ужас! Возле пульта стоят  и укоризненно смотрят  на  меня-бедолагу  оба начальника.  И  душитель  молодых  специалистов  М.  с  улыбочкой  говорит борцу с безобразиями М.: «Ну, что ж,  на будильник мы ему добавим!».

Трагикомическая  история  с  повышением  оклада,  однако,  вошла  в  мою биографию как пример первого в жизни серьёзного проявления решительности. Как-никак я «смелым  стал, сам себя не узнавал!».  Правда, и  в школьные годы я тоже как-то совершил как бы волевой поступок, хотя и вынужденный.  

А было так. Вывели на лыжный кросс наш выпускной класс семилетней школы  №37 (по прискорбной иронии ныне школа для умственно отсталых, — вот уж  пища для критиков «Эпистол»!). Маршрут  проходил  по высокому крутому берегу Москвы-реки в  районе нынешних Лужников.  Тем, кто первыми получил лыжи и палки, было невтерпеж покататься,   и  они, - то есть я  со  товарищи, - решили  спуститься  с откоса  на  лед.  Мчусь  и  вижу, как вначале Юрка Ялышев, а за ним мгновенно Сережка Бородин ушли в полынью! А  я  лечу  туда  же  третьим.  Каким-то  чудом удержался  на  льду  и  тут  же приступил  к спасению  утопающего  Юрки.    Стоя  на краю  полыньи, протягиваю  ему  палку,  он  её  хватает,  я  тяну,  он  пытается вылезти  из воды,  но  лёд  под  ним    обламывается,  и  цикл  спасения  повторяется. Между  тем  Серёжка  борется  самостоятельно  так  же,  как и  Юрка,  взламывая тонкий лёд. При этом, от испуга потеряв ориентацию, этот «человек—ледокол» движется  в  направлении... от  берега,  и  я  ему  ничем  помочь  не  могу,  так как уже  занят  судьбой другого человека.

Самоотверженно  спасаемый  мною  Юрка  по  прозвищу  «Архимед»,  был экипирован, как большинство юных пионеров-лыжников того времени: на нём были валенки и зимнее  пальто.  Они  намокли  и  тянули  ко  дну.  Сбросить лыжи,  которые взламывали  лёд,  было невозможно.  Во  всей  этой  операции Юрка  не  издал  ни одного  лишнего  звука,  только  сопел,  а  юркино самообладание  не  уступало  моей решимости  спасти  его.  Позже  уже  в своей теплой  адвокатской  квартире  он поучал меня,  своего  спасителя:  «Когда тонешь, нельзя кричать, - это вредит спасению». Видать, недаром у Юрки была кличка «Архимед».

Кстати,  это  он  изобрёл  самопишущую  ручку,  отличающуюся  тем,  что чернила находятся в  стеклянном   баллоне,   например   от электролампочки  накаливания, соединенном с полым корпусом – держателем пера.

А для спасения-то Архимеда мне надо было не стоять, а лежать на льду, протянув Юрке сложенные руки. Всего лишь. Именно это и проделал примчавшийся молнией и до крайности  встревоженный  физрук  Яков Борисович,  бывший  фронтовик.  Жаль, фамилию  его забыл, помню только, что отнюдь не героическая.

Зацепившись  за  последнее  слово,  хотелось  бы  заметить,  что  хотя героизм - штука крайне  привлекательная,  природа  её  все  же  крайне сложная и  неопределённая.   Всегда  любопытно узнать, что же двигало героем  в высший миг его жизни.

Как-то  на  работе  довелось  мне  оказаться  один  на  один  с  Героем Советского Союза  сотрудником  нашего  института  К.  В  тот  день  мы  вместе работали  вне института.  За  неделю  до  этого  в  номере  институтской многотиражки, посвящённом Дню  Победы,  К. рассказал  о  подвиге,  за который  получил  звание  Героя.  Наши артиллеристы  захватили  небольшой плацдарм  на  берегу  реки  и  отбивались  от танков.  Когда  уже  все  кругом погибли,  он  не  побежал,  а  в  одиночку  продолжал своим  огнём  сдерживать ползущих  на  него  нескольких  танков,  и  они  в  конце концов  отступили.  Я сказал  ему,  что  его  подвиг  произвёл на меня очень сильное впечатление, и признался (мы немного выпили), что я,  наверное, никогда бы так не смог. На это он мне возразил: «Было бы Вам, как мне тогда,  восемнадцать  лет – смогли бы».  Видать,  к  своим  шестидесяти  годам  Герой  не  потерял самоиронии.  И чувства  юмора  тоже.  Так,  именно  от  него  я  узнал    о  проекте  нового советского герба. Это должен был быть амур с колчаном стрел, что означало: «Ко всем с любовью, вооружён, но с голой ...». Однако вернусь к истории с будильником.

Она научила меня  никогда  самому  не  ходить  за  повышением. Возможно,  поэтому моя  карьера  закончилась  на  должности  того  самого доцента,  с  кем  мы составляли  «список  справедливости», с которого она и началась (см. ЭЭ-11). Ирония судьбы!  Отличие, однако, в  том,  что  тот доцент стал  профессором  с  мировым именем.  А  я...  А  я ему  искренне  и  безмерно благодарен и за науку, и за постоянную, как говорится, отеческую заботу.

 

3. Счастливый несчастный случай

Когда  страна  приступила  к  хрущевскому  построению  коммунизма в одной  стране, только  в  отличие  от  сталинского  социализма  уже  для нынешнего  поколения советских  людей, в одном из отделов её головного мозга — Секретариате ЦК КПСС – возникла  некая болевая  точка.  Устранить её  надлежало  «нейрохирургам  из Минчермета».  Дело  было  в  том, что советская экология, хотя и находившаяся тогда ещё в эмбриональном состоянии, взывала   к   немедленному   прекращению  выброса  агрессивной магнезитовой   пыли   в  атмосферу.   Да   что   там   экология   какая-то! Люди наши,  советские   люди-уральцы, выковавшие  оружие  Победы,  а  после  неё создавшие    сталинское  «кое-что  другое»  в  письмах    к    «дорогому    Никите Сергеевичу»    горячо    требовали    положить    конец  беззастенчивому глумлению, с одной стороны, над  родной природой, а с другой - над их органами дыхания. «Постепенно исчезнут не только хвойные леса, но и мы, люди!», - так  глубоко проникали они в суть проблемы.

«Нейрохирурги  из  Минчермета»  начали  с  того,  что  на Новомагнезитовом  заводе запроектировали самое современное пылеулавливание, а из побеждённой Германии была  доставлена   уникальная и баснословно  дорогая  мультициклонная пылеулавливающая  установка. Уловленную пыль было задумано собирать в стальные сосуды-пневмонасосы и воздухом,  сжатым  до  6  атмосфер,  перегонять  в  отделение приготовления шлама.  Особо  для  гуманитариев  и  домохозяек:  пыль,  выходившая из  печи вместе  с  водяным  паром  и  дымовыми газами,— это светло-серое вещество наподобие цемента : намокнет,схватится и  затвердеет  навсегда.    Пуск  печей, если не  забыли,  состоялся  к  ХХ  съезду  в  феврале.  В  первые  же  дни эксплуатации пылеулавливающая  установка  стала  выходить  из  строя.  И опять  она,  уральская зима,  понимаешь!  Пар конденсировался,  конденсат леденел,  а  как  следствие,  рассчитанные   на   пыль  устройства   (питатели, транспортёры,   трубы) «забивались» и отказывали. Стоп! Хватит о технологии, перехожу к психологии, точнее, к «психологии межличности» (курсив и термин—  мои!-Л.Б.).

Для  наведения  порядка  на  завод  прибыл  лично  сам  руководитель Главогнеупора Дмитрий   Иванович   Гавриш.   Не   сидеть   же   ему   в  теплом кабинете   с   видом  на  Центральный  Комитет,  когда  не  выполняется предписание  этого  самого Комитета!  Личное участие руководителя - залог успеха в любом большевистском деле!  Недаром же маршал  Ворошилов  сам  с пистолетом  в  руке  носился  на передовой,  воодушевляя  защитников Ленинграда! Так-то оно, конечно, так, а на душе-то тошно и противно. Все и всё кругом тебя, руководителя, раздражает в этом медвежьем углу Сатке, где пока ничего  с пылеулавливанием не получается, несмотря на твои  взбучки, разгоны и  разносы.

В ту памятную вечернюю смену Дмитрий Иванович  в одиночку и тайно пришел в  цех, чтобы  своими  глазами  увидеть,  что  там  делается,  как выполняют  его строжайшее  указание проводить за смену не менее пяти перекачек пыли. И, наверно,  вы бы никогда не  узнали, как прошёл этот инспекционный налёт, если бы на смене не был я. От судьбы не уйдёшь! Дмитрий Иванович увидел тонкую струйку пыли, вытекавшую из уплотнения на  стыке печи и пылевой камеры. Это антисанитарное  явление, как показала последующая  многолетняя практика,  практически неизбежно. Но  сейчас, на пике борьбы с пылью эта  картина вызвала гнев  Дмитрия Ивановича. Подать сюда Ляпкина-Тяпкина, этого Бипова!

«- Вы  видите? - Вижу. - И  я  вижу.  Вижу,  каким  засрамцам  доверена новая техника!!!». Нудаладно!  Послушайте,  что  было  дальше.  Садретдинов Михаил Сергеевич,  старший  лейтенант на фронте и помощник обжигальщика в мирное время, от меня, не нюхавшего  пороха  лейтенанта  запаса  (всего-то  в жизни  сделал  три учебных  выстрела  боевыми  патронами)  получил  ту самую  задачу,  которую поставил  Дмитрий  Иванович.    

Он - мне: «А почему пять? Утром они сделали только одну!».

Я - ему:   «Ничего не  хочу  знать.  В  рапорте  записано  три.  И  мы  с  вами  должны этому  верить! Так что за дело, Михал Сергеич!».

Спустя  примерно час  встречаю  Садретдинова  с  чайником,  идёт принимать пищу на рабочем месте. Это, конечно, разрешается, но вот выполняет ли он задание?

- Как идёт перекачка пыли?      

- Да никак.     

- Почему?!

- Чувствую, там что-то не так.

- Эх,  Михал  Сергеич,  что-то  вы  отлыниваете  от  этого  дела,  а  там  всё – так!  Всё рассчитано, как надо, с б-о-о-ольшим запасом прочности!

Эти мои слова, полные непоколебимой веры  в инженерную науку, запомнились мне навсегда  как  несмываемый  позор  моей  юности. Пристыженный  Михаил  Сергеевич отложил трапезу, и мы вдвоём пошли к пылевой камере, спустились в глубокий приямок,  где стоял пневмонасос, и приступили  к делу. После двух-трёх касаний разводного ключа до трубопровода   раздался   взрыв,   и   из   пневмонасоса  вырвалась  раскалённая пыль,  ударилась в потолок приямка и осыпалась на нас. Чтоб написать эту фразу, у меня ушло  пол-минуты,  а чтоб по стальной лестнице выскочить из приямка – наверное, доля секунды. Вот  он,  адреналин  в  действии!  Михаил Сергеевич  от  испуга  замешкался  и  пострадал  намного сильнее меня. В его крике из приямка «Мы погибли!» была не правда, а страх и  ужас. Выбравшись наружу, он начал молиться.

Я был в шоке, и поэтому пока ещё не ощущал боли от ожогов головы и рук. И вот когда пригодилась  моя  близорукость,  вернее,  очки,  послуживщие защитой  для глаз.  Изо всех сил я старался не потерять самообладание, всё-таки я здесь за всё отвечаю, тем более, что сюда стали сбегаться все люди, находившиеся в это время на территории завода, ведь взрыв  был    огромной силы!  Первый  взрыв  на  новом заводе!  Каждый предлагал  помочь  своим методом:   облить   ожоги   холодной  водой,   намочить  марганцовкой, растереть  огуречным  рассолом,  обмазать подсолнечным  маслом.  И тут  я, умудренный  опытом  борьбы с пожаром, закричал: «Вызывайте скорую помощь!».

В  больнице  мы  с  Михаилом  Сергеевичем  лежали  рядом.  Как-то  за стаканом больничного компота  я поделился с ним своим предположением о мистической причине взрыва.  Я знал, что злосчастный пневмонасос был изготовлен на заводе «Пролетарий» в  хорошо  «офольклоренном»  городе Бердичеве.  (Садретдинов  о Бердичеве  слыхал, но  зла  на него, как и на меня, не держал, так как по-советски был интернационален. Сам татарин, а женат был на русской  просто потому,  что, как рассказывал, сильно влюбился.)

Суть  моего  предположения  была  в  следующем.  Город  Бердичев - родина  моих родителей,  а  может,  и  их  родителей  тоже,  а  вот  сам  я  в нём побывать  не удосужился.  Всевышний узрел в этом  некое предательство, и за мой грех я был наказан посредством  бердичевского пневмонасоса.

- Ну, а я-то тут причём? - недоумевал  Садретдинов, - ведь я - мусульманин.

- А  вы  были  на  смене, - объяснил  ему  я.

И,  уплывая  в  послеобеденный  сон,  Михаил  Сергеевич пробормотал: «Все мы теперь в одном окопе».

Мистика  остается  мистикой,  а  на  самом-то  деле  причиной  взрыва была  грубая ошибка   «мудрых»   проектантов   «самой   современной   системы пылеулавливания  при  обжиге магнезита». И вот  в чём.   Печи с возможной температурой пыли вплоть до 700°C  были    снабжены  пневмонасосами, обычно  применяемыми, - подумать только! - для транспорта  холодного порошка,  например,  песка  в  установках пескоструйной очистки  городских зданий. Да Вы их наверняка видели. Как известно, прочность металла зависит от температуры, таков непреложный закон механики. Нарушили - получайте!

Но  стоп!  Хватит  о  технологии,  вернёмся  опять  к  психологии. Приезжал  к  нам  в больницу  из  Ленинграда  главный  инженер  проекта  с простой  и  нескрываемой целью,  поговорив  по  душам,  получить письменный  отказ  от  претензий.  Фамилия ему  была  Вайншенкер.  Уж  не родственник  ли  он был  известному  ленинградскому поэту,  который без стеснения  заявлял:  «Я  люблю  тебя,  жизнь»?  Кстати,  все проектные  решения по  Новомагнезитовому  заводу  утверждались  Главогнеупором, во главе которого  стоял  тот  самый Дмитрий Иванович. Тут уж настала моя очередь задуматься,  кому доверена новая техника!

 

Вместо эпилога

Как следует из вышенаписанного, молодой (по возрасту) специалист (по диплому) Л.Бипов после несчастного случая остался жив. Доподлинно известно, что более четверти  века  он  «научнотрудился»  под  эгидой  и  за деньги  Главогнеупора, возглавлявшегося  Дмитрием Ивановичем Гавришем. Потребовалась четверть века, чтобы именно он вручил бывшему засрамцу грамоту Министра черной металлургии СССР за достижения в области разработки и внедрения новой техники.

С глубоким уважением

и сочувствием за утерянное  время,

Л.Бипов

 








<< Назад | Прочтено: 350 | Автор: Бипов Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы