RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Михаил Гаузнер

 

МАЙЯ ЯВОРОВСКАЯ И ЕЁ СТИХИ


В этом году исполняется 56 лет после того, как я окончил механический факультет Одесского политехнического института. Многие мои однокурсники стали высококлассными специалистами: среди нас есть академики, профессора, известные конструкторы, изобретатели, крупные руководители производства. Но только два из них нашли себя в области, далёкой от техники. Они стали журналистами и именно в этом ярко проявились.

Об одной из них, моём самом близком друге Евгении Марголине, я уже писал – он был прекрасным журналистом, как сценарист документально-публицистического кино стал лауреатом Государственной премии СССР, писал замечательные и искренние стихи.

В этом очерке я хочу вспомнить другую свою однокурсницу, которой тоже, увы, уже нет с нами – Майю  Яворовскую,  журналиста  и  поэта.

В институтские годы мы не были с Майей близкими друзьями, но всегда относились друг к другу с симпатией. Она выросла в небольшом городке Томашполь; в нём же родилась и жила до переезда в Одессу моя мама (помню в их разговоре живой интерес мамы к Томашполю через 30 лет, поиски общих знакомых фамилий, трогательные подробности).

 Отец Майи, профессиональный военный, погиб на фронте. В одном из ранних стихотворений Майя писала о себе:


                          Кто я? Безбожница и грешная,

                          хоть и крестила бабка маленькой.

                          Славянской крови так намешано!

                          Я – полька, чешка и украинка,

                          кто я еще – сама не ведаю…

                          Не знаю, от кого мне влито

                          презрение ко всем покорным

                          и ненависть к антисемитам…


После переезда в Одессу Майя с жадностью впитывала всё, что было для неё новым в нашем городе – театры, филармонию, музеи, выставки, одесскую архитектуру, море, юмор, живую одесскую речь.

Моя однокурсница и друг Инна Гурович (Зильберберг), с которой мы дружим и часто общаемся до сих пор, была одной из самых близких подруг Майи и оставалась ею всю жизнь. Вот что по моей просьбе написала Инна о Майе:

«Бывают люди, которым не надо ничего объяснять, они уже давно тебя поняли. Разве можно забыть её преданность и заботу обо мне, когда в 1955 году умерла моя мама и я заболела. Тогда Майю вместе со всем курсом отправили в колхоз. Каждую субботу она приезжала оттуда ко мне, привозила виноград и свою добрую,  немного с  крестьянской  хитрецой  физиономию.

Майя нравилась ребятам, но так сложилось, что она не обзавелась семьёй. Меня всегда поражали её мудрые советы о семейной жизни, о воспитании моей дочери.  Я ни разу не пожалела, что следовала им.»

После окончания института Майя была направлена в Новосибирск, где неплохо проявила себя как конструктор. Потом была работа в проектном институте и на заводе в Донецке. Параллельно она стала печататься: сначала в  заводских многотиражках, потом – в городских газетах. Основные темы – культура, искусство. Два года заведовала литературно-музыкальной частью Орского драмтеатра  на Урале. С 1969 года – профессиональная журналистская работа в Майкопе в газете «Адыгейская правда» и на радио.

Видимо, ощущая недостаток профессиональных знаний, Майя поступила на филфак Ростовского университета, заочное отделение журналистики которого окончила в 1972 году.

Всё чаще публикуются в местной печати и звучат на радио её стихи, которые она пишет со школьных лет. В 1987 г. Майя стала одним из организаторов Майкопского литобъединения, в 1989 – форума молодых поэтов Кубани.

В 1991 г. вышел её первый сборник стихов «Сполохи мои осенние», в 1997 – сборник «Осенний перезвон». Обе эти книжки со своими автографами Майя мне подарила.

Впоследствии Майя Яворовская становится членом Союза журналистов России.

В полюбившуюся ей Одессу Майя иногда приезжала – её тянуло сюда всё то, что стало много лет назад открытием для юной студентки. Опять слово Инне Гурович:

«В 1985 г., когда Майе и нескольким её подругам по общежитию исполнилось пятьдесят, они съехались в Одессе, и это было незабываемо. Майя устроила им такую экскурсию по Одессе,  особенно по Литературному музею, что они ходили, раскрыв рты».

На наши традиционные сборы однокурсников Майя старалась приезжать; если не могла, присылала свои обращения (иногда – стихотворные), которые зачитывались вслух и очень хорошо воспринимались. Вот отрывок одного из них (1993 г.), в котором явно чувствуется разочарование всеобщим развалом в обществе:


                           Наше ремесло не для прокорма,

                           не даёт нам белый «мерседес».

                           И по содержанью, и по форме

                           ты с ним там, где сел, так там и слез…

                           И бегут таланты за границу

                           счастья долгожданного искать –

                           может быть, поймать перо Жар-птицы,

                           может, помянуть чужую мать.

                           Нам-то легче вместе собираться,

                           легче вспомнить, легче позабыть…

                           Ах, как пахнет белая акация!

                           Где ты, наша молодая прыть?


Многие стихи Майя посвящала своим подругам – однокурсницам.  Вот два из них о любимой Одессе:


                              Я салютую юмору Одессы

                             каскадом рифмы, фейерверком слова,

                             и каждый день цветы носить готова,

                             как безрассудный молодой повеса,

                             За возвращенье из житейских мук

                             одним совсем простым словечком «Или!»,

                             которым одесситы восхитили

                             и полонили в свой веселый круг.

                             Вопросом отвечая на вопрос,

                             предпочитаю медленно спешить –

                             кто знает, как с ответом дальше жить,

                             и кто во что сует свой длинный нос?

                            Как в голод - хлеб и как арык - в пустыне,

                             одесский юмор - кстати. И - к столу.

                             Не зря Жванецкий говорит в пылу,

                             Что он и в Антарктиде не остынет.

                             Я салютую юмору Одессы.


Постепенно в стихах появляются горькие нотки – видимо, сказывается усталость от преодоления житейских трудностей, скудности материальных возможностей, личной неустроенности, одиночества.


                             А моря нашего и нет!

                             Остались только грязь да лужа,

                             не чайки, а вороны кружат

                             и каркают на белый свет.

                             Он тоже скоро станет чёрным,

                             и лишь какой-нибудь чудак

                             нам нарисует за пятак

                             с каким-то трепетом покорным

                             то, наше, море... Май в цвету.

                             зеленый шепот на Приморском...

                             И в акварели той, неброской,

                             Узнаем вдруг Одессу … ту…


В девяностых годах начались проблемы со здоровьем – развился диабет. Пришлось ампутировать ступню, а потом и всю ногу. Резко ухудшилось зрение. С огромным трудом удалось обменять её квартирку на четвёртом этаже без лифта на первый этаж, чтобы она могла иногда выезжать на коляске во двор, в парк.

Майя пыталась продолжать активную творческую жизнь. У неё дома проводились заседания литературной студии, она с трудом, почти не видя, пишет, иногда публикуется. Жить становится всё труднее – вторая половина девяностых больно ударила по большинству из нас, а одинокой и тяжело больной женщине бывало совсем невмоготу.

Мы старались помочь Майе, как могли, хотя сами, мягко говоря, не процветали. Одесситы «пускали шапку по кругу». Присылали с оказией деньги и наши однокурсники, эмигрировавшие в Америку. Мы организовывали переводы денег через друзей в Москве, т.к. из Украины в Адыгею переводить было ненадёжно и очень долго. Но всё это, конечно, не могло решить главную проблему – прогрессирование болезни.

Точку на этой жестокой истории поставила нелепая случайность, оборвавшая её жизнь. Майя на костылях подошла к двери, которую неожиданно и резко открыл сосед. Падение, перелом единственной оставшейся ноги,     её ампутация, отказ почек. В 2001 году Майи не стало.

К сожалению, детей у Майи не было. Память о ней наверняка сохраняется у её подопечных по литературной студии и знакомых, помогавших ей в те труднейшие годы. Кроме того, поэт навсегда остаётся в своих стихах.

Стихи говорят об их авторе больше, чем любое внешнее впечатление, любой рассказ постороннего. В них есть всё: неустроенность и сострадание, пронзительная лирика и не сложившаяся личная жизнь, боль от потерь близких, понимание своих проблем и горечь от них, вера       в победу добра над злом, искренность, открытость, не покидающее чувство вины и многое, многое другое. А в конце – стены комнаты, сжимающие её мир «до собачьей будки…».

Жалко, горько, обидно за такого хорошего  и талантливого человека – Майю Яворовскую.

В память о ней предлагаю вниманию читателей некоторые из её стихов.


                                              *  *  *

                             Подвывает в печке весело.

                             Жмёмся к ней мы, я и кот.

                             Грусть меж нами ноги свесила –

                             гоним, гоним - не идёт.

                             Ей ведь тоже, грусти, холодно,

                             тоже норовит к теплу.

                             Ходики стучат, как молоты.

                             Нижут время на иглу.

                             Очень жаль, что эти ходики,

                             эта печка, даже кот -

                             не мои. В прокате, вроде бы.

                             Здесь знакомая живёт..


                                               *  *  *

                             Напишите мне, пожалуйста,

                             очень доброе письмо,

                             затуманьте вашей жалостью

                             и обшейте, как тесьмой.

                             Чтоб смеялась я и плакала,

                             повидаться к вам рвалась,

                             чтоб кусочком самым лакомым

                             жизнь казалась подле вас...

 

                                                *  *  * 

                           Был. И нет. И никогда не будет.

                          Не придёт, не спросит: «Как живёшь?»

                          Не промокнет в дождь и не простудит

                          горло. И теперь уж не нальёшь

                          ты ему в стакан гранёный водки,

                          чтоб огнем согрела до костей.

                          Он, кляня дырявую погодку,

                          не займёт рассказами гостей.

                          Время для него остановилось

                          крыльями  --  на сложенных руках.

                          Я понять хочу, а мысль забилась,

                          как зверёныш, пойманный в силках.

 

                                                    *  *  *

                                                            М. Лукашевской

                           Доверчивые дети не стареют,

                           верны себе и в пять, и в пятьдесят,

                           и защищаться так же не умеют,

                           как не умели много лет назад.

                           Им чаще достаётся на орехи,

                           их ранят чаще, а порою – бьют,

                           и всё же их доверчивость – доспехи,

                           к которым зло и грязь не пристают.

                           Доверчивою слабостью сражённый,

                           к ногам бросает рыцарь меч и щит.

                           Отныне он не воин, а Влюблённый,

                           незащищённость эту защитит.

                           Да, нынче время тех, кто резво ходит

                           по головам, как будто по ковру.

                           Доверчивость пока еще не в моде,

                           но скоро будет. Право же — не вру!

                           Ведь даже эти  мнимые колоссы,

                           когда их больно о земь громыхнут,

                           забыв о спеси, милостыню просят,

                           за жалостью к доверчивым идут.

                       

                                                *  *   *

                         … тянется к тебе навстречу

                          моя продрогшая душа

                          и, руки положив на плечи,

                          тепло вбирает неспеша.

                          Отогревается с мороза,

                          щемит, купаясь в доброте,  

                          и как весенняя мимоза                     

                          вдруг расцветает в темноте.

 

                                             *  *  *

                          Негаданнного счастья перебои...

                          В сыром лесу, на солнечном лугу

                          я восхищаться, кажется, тобою,

                          как раньше восхищалась, не могу.

                          Что мне открылось, говорить не буду,

                          что не открылось – тоже промолчу.

                          Тебе хотелось быть извечным Буддой,

                          а я давно тебя не золочу...

                          Я ухожу. Так будет лучше, право,

                          но прежнее не скоро позабуду.

                          Пусть остаётся крохотная слава

                          у моего развенчанного Будды.

 

                                              *  *  *

                          Разломилась дверь – и ты приехал!

                          Ты вернулся. Весел. Жив. Здоров.

                          Бородища –  молодца потеха!

                          Вот рванулся, робость поборов,

                          Так рванулся, что лечу навстречу,

                          позабыв про злые пустяки,

                          и у нас сегодня  целый вечер

                          и четыре нежные руки.

                        Я тону. Я гибну. Пропадаю...

                        Растворилась, как волна, в тебе.

                        Будет у нас завтра? Я не знаю.

                       Нынче –  благодарна я судьбе

 

                                               *  *  *

                       И протянулся проводок незримый,

                       и потекло взаимное тепло,

                       и кажешься себе неотразимой,

                       глядишься смело в каждое стекло

                       и лихо отметаешь чистый разум,

                       эмоциям подчинена, как раб,

                       и хочется заполучить все и сразу,

                       забыв, что счастья огонек так слаб…

 

                                         *  *  *

                       Да, все тогда сошли с ума.

                       И музыка. И полутьма.

                       И свадьбы ненасытный пыл.

                       И все, кто пил. И кто не пил.

                       И танца резвый пируэт...

                       Глаза твои, как мягкий свет, –

                       в глаза мои. Душа зашлась.

                       Внезапно вспыхнула. Зажглась

                       и потянулась напрямик,

                       услышав тот счастливый крик

                       твоей мятущейся души,

                       и не могла не поспешить

                       на этот древний вечный зов.

                       То страсть звала или Любовь?

                       Не вдумалась тогда она,

                       не рассудила. И вина

                       её была совсем не в том...

                       А в том, что разломала дом,

                       Тобой построенный давно,

                       но только с Ней, а не со мной.

                       А я разрушила всё в нем.

                       Теперь мы, трое, врозь живем…

 

                                         *  *  *

                                    Вращаясь в беличьих кругах,

                           встречаясь на бегу, нечаянно,

                           мы пишем на черновиках

                           всю нашу жизнь. Всегда случайно,

                           надеясь, что настанет час –

                           и начисто все перепишем,

                           что кто-то остановит нас, –

                           и мы увидим и услышим

                           весь окружающий нас мир

                           в его пьянящем многоцветье,

                           настроим струны наших лир –

                           и запоём на все столетье...

                           Увы! Живём, когда живём,

                           ни петь, ни видеть не умея,

                           не управляя колесом,

                           остановить его не смея.

                           Так, на бегу, и упадем,

                           к чистовику не приступая,

                           так, начерно, и проживём,

                           себя круженью уступая...

 

                                         *  *  *

                           А Женщиною я и не была,

                           лишь наряжаться под нее пыталась,

                           трудилась, как рабочая пчела,

                           не вызывая ни любовь, ни жалость.

                           Не надевала ярких украшений.

                           Колье, кольцо, сережки, диадема –

                           Всё это не мое, прошу прощенья,

                           на шее у меня –  одни проблемы.

                           О, с ними я и в дружбе, и в ладу,

                           но их в каратах невозможно мерить.

                           Гадаю, что и в рай не попаду,

                           И ад регалий женских не доверит.

                           Да, женщиной я послана на Землю,

                           но, видимо, забыли положить

                           мне чары женские. Я жизнь без них приемлю.

                           А хорошо бы Женщиной пожить...

 

 

                                             *  *  *

                         Теряю близких – за грехи, наверно,

                         плачу я эту цену дорогую.

                         И холод, потрясенная, целую,

                         а на душе невыносимо скверно.

                         Дом опустел, а стены лезут в очи.

                         Я раньше их совсем не замечала,

                         они служили пристанью, причалом,

                         стояли неприметно, между прочим.

                         Сейчас их много, очень много стен,

                         сжимают мир мой до собачьей будки.

                         Короче стали месяцы и сутки,

                         но жду, как раньше, добрых перемен…                                  

 

Надеюсь, что после опубликования в этом очерке стихи Майи Яворовской обретут новую жизнь.                  





<< Назад | Прочтено: 353 | Автор: Гаузнер М. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы