RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

Б. Биренберг

 

МОИ ВОЕННЫЕ ГОДЫ

(1941-1945)

 

В начале войны наша семья из пяти человек: отец Биренберг Михаил Исаакович (37 лет), мать Голда Израилевна (35 лет), я, Бенцион (14 лет), сестры Лиля (8 лет), Ида (2 года) и бабушка, мамина мать Гитля Нутовна Бабиченко (66 лет), жили в городе Сталино (ныне Донецк), Украина. Мы сделали все, что положено: повесили темные шторы затемнения, наклеили на стекла бумажные ленты, выкопали во дворе убежище - щель, перекрыли ее старыми досками и засыпали землей. Тревоги были ежедневно, но бомбили при нас только пару раз. Жертв не было, только повредили памятник Дзержинскому. Если бы бомба разорвалась недалеко от нашего убежища, нас бы точно задавило обрушившейся кровлей. В сентябре я еще ходил в школу, в восьмой класс, но уже было ясно, что придется уезжать.

Выбрали Ташкент, купили билеты, отправили багаж. Сели нормально в пассажирский поезд, но недолго ехали. На станцию Валуйки приехали после бомбежки,  все горело. Нас высадили и после долгого ожидания посадили в товарные вагоны. Мы много раз пересаживались и всё в товарняки. Порядок был такой: мама идет с Идой на руках, Лиля несет сумку с продуктами, бабушка несет горшок Иды, я несу большой чемодан. Папа, как военнообязанный, остался дома. Вагоны часто брали штурмом. Однажды сидели: мама с Идой на руках на чемодане, бабушка на детском горшке, я с Лилей на полу. Было так тесно, что нельзя было вытянуть затекшие ноги.

         С отцом, дядей и тётей. 1937 год.        Я (стою) с сестрой Лилей и

                                                                          кузеном Абрамом. 1941 год.

 

Ехали иногда по шесть часов без остановки, иногда стояли шесть часов. Поезд останавливался далеко от станции, и мы бежали к ней: купить что-нибудь из еды, набрать кипяток. Со временем наладился быт. Начальник эшелона давал заранее телеграмму, и по нашим карточкам выдавали хлеб и горячие обеды в нашу посуду. Помню, я зашел за обедом на кухню ресторана станции Саратов, заглянул в зал: там горят люстры, играет музыка, люди танцуют. Мне это показалось просто диким кощунством.

Где-то за неделю добрались до Ташкента. Здесь на привокзальной площади под палящим солнцем с вещами сидели тысячи людей. В городе никого не оставляли, а в деревню городской народ ехать не хотел. На заборах были приклеены тысячи листков-сообщений, кто куда едет. Мы тоже наклеили наше сообщение. Всё время приходили представители городов и районов и приглашали к себе. После трех дней сидения мы согласились ехать в Мары (Туркмения). Нас и еще десяток семей посадили в вагоны курортного типа и повезли. Ехали очень медленно - целые сутки через песчаную пустыню. По приезде нас встретили торжественно: с музыкой, поместили временно в школе, выдали талоны на получение обедов в ресторане. Мары - тогда маленький чистый город на границе с Ираном с населением численностью пять - шесть тысяч человек, преимущественно русских.

Мы сняли сарайчик, примерно 12 кв. м. с земляным полом у одной доброй русской женщины. Она помогла соорудить топчаны для спанья. Купили много дешевой ткани и ваты, и бабушка сшила тюфяки. Начали осваиваться, я пошел в восьмой класс. Когда фронт приблизился к Сталино, началась массовая эвакуация. Папу еще не призвали в армию, и он бросился нас искать. В конце 1941 года он приехал в Мары и забрал нас в Бухару (Узбекистан), где уже было много родных и знакомых. Здесь были папин брат Моисей, с которым мы очень сдружились, сестра Люба с мужем и сыновьями Семеном и Милей и дочкой Бебой, мамина сестра Люба с сыном Лёней и дочкой Верой, сестра Блюма с дочками Маней и Саррой и много других.  Образовалось сообщество, в котором можно было жить. Папа устроился в какую-то промартель, я пошел в школу, потом перешел в Брянский коммунально - строительный техникум и успешно закончил первый семестр. Летом 1942 года папу призвали в армию, жить стало сложно, и я решил пойти работать на военный завод. Там давали по 700 граммов хлеба и хорошие пайки. Меня не брали по возрасту (15 лет) и из- за плохого зрения. Но у мамы там был знакомый начальник, и меня приняли учеником токаря в инструментальный цех. Это был Харьковский велозавод, который тогда производил боеприпасы - взрыватели для снарядов и бомб. В нашем цехе, как и на всем заводе, работала молодежь 15-18 лет и женщины. Взрослыми у нас были только ИТР и высококвалифицированные рабочие: Роза Коган и Леонид Кауфман - специалисты по резьбовому инструменту - метчикам и плашкам, Чеверда - специалист-заточник и один фрезеровщик, фамилию забыл.

Меня определили на три месяца в ученики к одному парню, Володе Фрицу. Он был старше меня на год. Мы точили из быстрорежущей стали круглые фасонные резцы для четырехшпиндельных автоматов, производящих корпуса изделий. Для этой работы нужно много терпения и аккуратности. Профиль резца должен быть точно по шаблону, соответствующему конфигурации изделия. У меня это не пошло, да и хватало одного человека для этой работы. Я стал токарем-универсалом и точил разнообразные детали: цанговые патроны, оправки, державки и многое другое. Потом я специализировался на фильерах. Это широкое массивное кольцо из прочной легированной стали, через которое протягивают железные пруты, чтобы они были необходимого диаметра и подходили для автоматов. Необходимая точность внутреннего диаметра здесь плюс - минус 0,05 мм. Внутренняя поверхность должна быть идеально отполирована. Я сделал много тысяч этих фильеров разных размеров от 6,5 мм. до 32,0 мм.

Мы работали по 12 часов без выходных. Чтобы поменять смены в субботу и воскресенье, работали по 16 часов. Но все равно жили весело. На стыках смен шел обмен новостями, отработавшие задерживались, станок работал, а мы с девушкой пели новомодную песню. Когда я приходил утром после ночной смены, никаких сил уже не было. Я стоял с закрытыми глазами над миской с водой, и мама мыла меня. Потом спал 4-5 часов и успевал до работы сбегать в бассейн. После первой смены, естественно, гуляли компаниями по городу до 11-12 часов, ходили в кино, на  танцы, в общем, мы были молодыми.

Иногда запаздывал из Баку танкер с нефтью, и Бухарская ГЭС останавливалась. Тогда нас отправляли на подсобное хозяйство. В основном, мы готовили грядки под посев. Поле вспахивали быками. Потом мы кетменями вместо трех борозд делали одну грядку, по бокам которой оставались арыки для протока воды. Спали в каком- то сарае на сене все вместе вповалку. Чем- то нас кормили, в основном, хлеб, овощи, молоко. На работе был часовой обеденный перерыв. Кормили в столовой вполне сносно, но местная крупа-джугара и местная картошка-калган, вроде репы, осточертели. Дома моей едой была, в основном, затируха из муки и бараний курдюк. Мама его отваривала, шпиговала и клала под пресс на пару дней. Получалось очень вкусно. И, естественно, компот из урюка.

Помню, организовали у нас комсомольскую фронтовую бригаду. Каждый имел индивидуальный наряд, но члены бригады помогали отстающим его выполнить. Итоги подводились в конце смены. Однажды был особо важный заказ под контролем ЦК партии - какие-то валики для тракторов. Вся бригада 6-7 человек их делала без перерыва. Сделали, нас поздравили с цветами, к станкам принесли торт и арбуз. Вообще, перевыполняющих задания в столовой ждал дополнительный десерт.

Не обошлось и без травм. Однажды разрезали на части большую стальную  болванку длиной 3 м и диаметром 150 мм. Для этого мой товарищ на фрезерном станке сверлил поперек ряд отверстий, потом мы эту болванку бросали на пол, и она разлеталась на части. В очередной раз мы ее бросили так, что ее край упал на мою левую ступню. Несмотря на боль, я пошел к своему станку. Сильно болело, и я снял обувь. Увидел кровавое месиво, часть пальца, болтающуюся на ниточке. Обулся и сам доковылял 200 м до поликлиники. Хирург только ахнул и крикнул: «кусачки, наркоз». Набросили на лицо маску с наркозом, и я провалился. Разбудили, и я увидел гладко забинтованную ступню. Думал, что все пальцы отняли, но оказалось только крайнюю фалангу среднего пальца. Соседний палец был расплющен навсегда. Кузина Маня работала в поликлинике, она отвела меня домой. Недели две был на больничном.

После долгих поисков пришел наш багаж! Это в разгар войны! Приехала швейная машина, которая нас очень выручила: мама шла на базар, покупала старьё, и бабушка его реставрировала. Затем мама его опять несла на базар. С этой выручки и моей зарплаты мы и жили. От папы мы получали письма очень редко и понятно, какие это были тревоги, тем более что в первые месяцы войны погибли мамин старший брат и муж ее старшей сестры. Пропал без вести папин глухонемой брат.

Весной 1943 года меня отправили на МТС (Машино-тракторная станция) помогать в ремонте тракторов. Первое знакомство показало, что работать нечем - нет инструмента. Я вернулся на завод, где меня снабдили резцами и сверлами, и отправился обратно. Там был допотопный станок с ременным приводом от трактора, стоящего на улице возле окна. В помощники мне дали парнишку, который заводил трактор, и работа начиналась. В основном я точил кольца для тракторных блоков. Возле станка ставили десяток блоков. Я брал чугунную литую пустотелую заготовку, протачивал ее примерно на 80-90 мм в диаметре и разрезал на кольца шириной 10 мм. Потом я медным молотом запрессовывал эти кольца в гнезда блоков. Затем трактористы притирали эти кольца вручную дрелью к клапанам. Я заметил, как трактористы вручную сверлят в заготовках лапок отверстия в 12-15 мм, что весьма мучительно. Сверлильного станка не было, но я приспособился сверлить эти отверстия на токарном станке - благодарностям не было конца.

Жил я в небольшом сарайчике здесь же на станции еще с двумя людьми. Один был таджик, кузнец - большой мастер своего дела. Он мог отковать любую деталь. Если нужно, я ее обтачивал. Второй жилец был шофер, кореец по национальности. Вот такой интернационал - и никаких трений. Кормили нас три раза бесплатно и довольно хорошо. На улице была большая плита, и там целый день колдовала одна русская женщина. Не помню, чтобы платили деньгами. Я работал там целый месяц. В субботу вечером я уходил домой в Бухару. Расстояние в 25 км я проходил за несколько часов с небольшим привалом. В воскресенье вечером я проделывал этот путь в обратном направлении.

Вообще жилось нелегко. Светильником служил масляный каганец из выдолбленной картофелины. Печка „буржуйка“ грела слабо. Дрова стоили дорого. Было голодно. В городе появился сыпной тиф - попутчик войны. Появилась банда «Чёрная кошка». Город патрулировали военные.

В феврале 1943 мне исполнилось 16 лет, и я получил паспорт. Как-то в середине 1943 года группа ребят, я в том числе, решили проситься на фронт, с чем и пришли в военкомат. Военком нас выслушал, попросил обождать, а сам позвонил директору завода. Тот приехал с грузовой машиной. Нас, как забронированных заводом, погрузили в машину и привезли на завод. Но через некоторое время призвали в армию нескольких ребят из нашего цеха 1924-1925 годов рождения. Остальным организовали военную подготовку. Вырезали из толстой доски макеты винтовок весом 6-7 кг, и мы маршировали под командой одного пенсионера, пока он не выбивался из сил. Потом его сменил молодой, видно уже списанный из армии. Этот отрабатывал с нами приемы штыкового боя. Потом наши начальники решили продолжить наше школьное образование. Нам выдали по куску оберточной бумаги, из которой мы сшили тетради. Занятия вели ИТР нашего цеха. Это продолжалось недолго.

Как только освободили Харьков, директор получил разрешение Москвы везти завод домой. В течение ноября мы демонтировали цех. Сняли станки с фундаментов, потом вручную ломиками, веревками, как бурлаки, притащили станки к железнодорожным путям. Под особенно тяжелые станки подводили низкие платформы на широких роликах. Потом пригнали открытые платформы, приехал паровой кран, станки погрузили на платформы и надежно закрепили проволокой. Оказалось, что всё это было напрасно - руководство Узбекистана оборудование не выпустило.

Пригнали теплушки - товарняк. Двухосные вагоны более или менее отремонтировали, забили щели. Посреди вагона была большая железная печка. По обе стороны от печки оборудовали во всю ширину и до конца вагона двухэтажные нары. В вагоне ехало, наверное, по 30-40 человек. Ехали работники с семьями: молодежь, старики, дети. Органы тщательно проверяли отъезжающих, некоторых не выпустили. Ехали весело, пели песни. Старикам это не нравилось: ворчали, иногда скандалили. Ехали целый месяц: пропускали встречные санитарные эшелоны и обгоняющие военные. Иногда ехали без остановки пять-десять часов, туалетов у нас, естественно, не было. Иногда стояли по пять-шесть часов. Начальник эшелона давал заранее телеграмму, и нам готовили хлеб. Эшелон, как правило, ставили за километр от станции, и туда отправлялась бригада за хлебом для всех. Иногда вместо хлеба давали муку, и тогда все варили галушки. Однажды нас остановили на Урале в степи на 10 часов. При морозе 20 градусов вагон продувало насквозь. Печку раскалили докрасна, возле нее одежда дымилась, а спина мерзла. Я все время пританцовывал в своих новых английских солдатских ботинках. Перед отъездом предлагали купить валенки, но я понадеялся на ботинки и приморозил пальцы ног.

Как раз под новый год приехали в Харьков. Вагоны загнали прямо во двор завода. Утром начали нас расселять по частным квартирам. Я сразу пошел к своей тёте. Вдова маминого старшего брата - политрука роты, она вернулась из эвакуации с двумя детьми и жила на пенсию за него. Естественно, что меня встретили без энтузиазма. Старший сын Изя, как сын погибшего офицера, легко поступил в университет на физмат. Что у него могло быть общего с рабочим пареньком в грязной спецовке и вообще не очень чистым? Короче, я питался отдельно, как мог, а спал на полу в неотапливаемой прихожей. Вообще эта зима 1944 года была самой тяжелой в моей жизни. Городской транспорт ещё не работал. Квартира была в центре города на Сумской, а завод возле Балашовского вокзала. Расстояние 10 км я проходил ежедневно дважды пешком при двадцатиградусном морозе. На работе было тоже далеко не весело.

Наш цех представлял собой ангар площадью 100 м на 20 м и высотой 15 м под стеклянной крышей. Паровое отопление тогда не работало, и температура в цехе была как на улице - минус 20 градусов. Немецкую печку-буржуйку раскаляли докрасна, и можно было согреть руки. Но этого хватало ненадолго. Руки опухали и прилипали к рукояткам станка. Мы стали жечь возле станков промасленные тряпки в больших консервных банках, но они сильно чадили. Тогда начальник цеха выделил для обогрева одну из печей-нефтянок в термическом отделении. В этой печи можно было быстро нагреть большую стальную болванку докрасна. Затем она помещалась на железную тумбочку у станка. На ней можно было вскипятить кружку чая, она долго сохраняла тепло. Можно было согреть руки и работать. Из-за морозов мы часто не ходили домой. За печами устраивали лежанки и там спали. Начальники знали, где нас найти при срочной надобности. Там же, за печами можно было иногда помыться, используя вместо мыла кальцинированную соду, которую применяли при термообработке металлов. Как-то привезли на завод солдатские валенки, отслужившие свой срок. Их отремонтировали и прислали нам. И вот я прямо на складе сунул ноги в валенки. Моментально почувствовал такое тепло, что счастью моему не было границ. Я их носил две зимы, потом отрезал голенища, подшил их снизу и дальше щеголял как в ботах. Я по-прежнему, в основном, точил фильера, а также всё, что потребуется

Было очень голодно. В столовой был жидкий картофельный суп, а на второе тоже что-то малопитательное. При росте 168 см я весил 55 кг. Начался фурункулез, появились признаки цинги. Медики выписали мне УДП (усиленное дополнительное питание), но толку от этого было мало. Недалеко от завода, на Конном рынке было уже много всякой еды, но цены кусались. Денег же всегда не хватало. Иногда нечем было выкупить продукты по карточкам. Помню, как-то получил на два дня 1400 граммов хлеба. Сел в перерыв у печки, отрезал кусок хлеба, поджарил и съел. Потом еще один. И так я съел весь хлеб. В это трудное время я неожиданно получил от мамы перевод на сто рублей. Я очень обрадовался. Во-первых за деньги, но еще больше за поддержку, за то, что помнят и не оставляют в беде. Вскоре случился решительный поворот в моей судьбе к лучшему.

В конце года приехала в Харьков мамина сестра Блюма с семьей. Они вернулись с Харьковским тракторным заводом (ХТЗ) и сразу получили однокомнатную квартиру. Увидев мое состояние, тетя сразу же забрала меня к себе. Она буквально спасла меня. Я жил в этой семье более двух лет. Я отдавал тете почти всю зарплату, и она кормила меня. Все спали в одной комнате: тетя с дядей в одной кровати, девочки вдвоем в другой, а я на матрасе на полу. От ХТЗ до моего завода было 15 км. Городской транспорт еще не работал. Я ездил на работу рабочим поездом от станции Лосево до Балашовского вокзала. Вагоны не отапливались, а людей набивалось как селедок в бочке. Часто приходилось ехать на открытых ветру сцепках между вагонами. О билетах и контролёрах и слышно не было. С этим поездом у меня связаны два тяжелых воспоминания. Однажды зимой в утренних потемках я бежал напрямик к поезду и наткнулся горлом на канат от семафора. Удар был такой силы, что я опрокинулся на спину. На горле недели две оставался кровоподтек. Если бы не толстый шарф, то голову наверняка бы снесло. Другой случай был летом. Вагоны были с наружными подножками, двери всегда были открыты, а я, как всегда, ехал на подножке. Сквозь дрему после ночной смены заметил впереди рукоять светофора, направленную к путям, но снова задремал. Ужасный удар в бедро вышиб меня со ступенек. Я повис на руках, а ноги волочились по земле. Ноги за что-то зацепились, руки оторвались от ступенек, и я оказался лежащим на земле. С бешеным грохотом возле самого уха промчались колеса.

Однажды, в первых числах мая 1945 года пришел утром на завод, и меня поразила непонятная полная тишина - завод стоял. Через несколько минут директор по заводскому радио объявил о полной капитуляции фашистской Германии, поздравил с Победой и объявил сегодняшний день нерабочим. Война окончилась!

Начался переход к мирной жизни: стали вновь осваивать основную продукцию - велосипеды, перешли на восьмичасовой рабочий день с одним выходным днем. В 1946 году я уже смог взять отпуск и поехать домой в Сталино. Там уже был отец. Он дошел до Праги и демобилизовался. В этом же году нам всем вручили медали « За доблестный труд в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов», но с завода никого не отпускали. Ситуация разрешилась после возвращения из эвакуации мамы. Весной 1947 года мама приехала в Харьков, поговорила с начальницей отдела кадров, и меня рассчитали с записью в трудовой книжке: «Токарь- универсал шестого разряда». Этой записью я горжусь не меньше, чем своим дипломом доктора наук.



                           С женой. 1950 год.                       Выступление на вечере клуба

                                                                                          «Парус». 2009 год.

                                                                                                                                           








<< Zurück | Gelesen: 426 | Autor: Биренберг Б. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren