RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Раф Айзенштадт

 

 

"НЕ ВЕДАЯ СТЫДА"

(Сомнамбулический стриптиз)

 

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда.

А. Ахматова

 

Мой письменный стол стоит на пятьдесят втором Autobahn’e у выезда на пятьдесят седьмой в направлении городов Кельн и Крефельд.

Мимо проносятся машины, стоит целый день несмол­каемый гул, но дверь моего кабинета открыта настежь для всех — для старых и молодых, для женщин и мужчин. Все они отдают дань уважения моему писательскому труду. Я поражен, я сражен насмерть... Где еще, в какой стране он мог быть оценен так непосредственно? Ведь каждый удачный оборот, тонкий эпитет сопровождается звоном монет, что так и сыплются целый день в тарелоч­ку, которую я предусмотрительно поставил на край сто­ла. 50 пфеннигов, марка, о... целых две... Да, да, вы пра­вы… мне это тоже очень понравилось. Не будем излишне скромны. Так сотворить мог только большой мастер. Пи­сатель европейского уровня.

У распахнутых настежь дверей моего кабинета оста­навливаются машины с немецкими номерами, из Бель­гии, Голландии, даже из теперь далекой России. Все хотят побывать, отметиться здесь. Увидеть Великого Мас­тера. И я их не подвожу. И всегда труд мой приходит им в награду, в утешение. И хоть я и русский писатель, живущий в Германии, и пишу на родном языке, но народ не обманешь — настоящее творчество видно сразу. И язык здесь не преграда. "Данке... Маловато... Но вам виднее... Я учту вашу оценку. Поработаю еще над этим..."

О... марки, гульдены, франки бельгийские, француз­ские франки, даже шиллинги...

Ведь это уже всемирная слава. Всю жизнь шел я не­укоснительно к намеченной цели. Я знал, надеялся, что так будет. И вот только теперь пожинаю плоды. Хоть и поздновато, но слава меня нашла. Всю жизнь она шла по моим пятам и, наконец, настигла.

"Danke, Danke..."

Иногда я встаю, дабы размяться. Прохаживаюсь туда, сюда, разминаю затекшие члены и опять за работу. "Ни дня без строчки". За прошлый раз строчки эти принесли мне полторы сотни марок. Ну, как же после этого остано­виться? Я должен оправдать доверие моих почитателей. Разве мог бы добиться я такой славы там, на своей бывшей Родине? Кому нужно там мое гордое неподкупное слово?

Здесь же к истинным ценителям моего таланта прихо­дит оно в самую трудную минуту и, запечатленное на скрижалях, пробирает каждого до самой сердцевины. Миссию мою трудно переоценить. Здесь, на перекрестке всех дорог Европы, она служит делу объединения, совер­шенствования и очищения, делу взаимопроникновения многих культур, где русский язык отныне играет главен­ствующую роль. Язык, полномочным представителем которого по праву являюсь я, здесь, в центре Европы, в туалете на Tankestelle Cloerbruch A-Bahn 52.

Ну вот, сказал — и сразу стало легче. Как плотину про­рвало. Да, неподражаемый мастер художественного сло­ва, властитель дум вашего поколения докатился до такой жизни, деградировал...

Danke... еще две марки? Спасибо. Я это воспринял как аванс, как призыв создать нечто нетленное. Над этим я сейчас и работаю. Творю. Вы как раз оторвали меня от этого процесса. У вас только крупные? Не беда. Мы их сейчас разменяем. Нам не привыкать. Разменяли Роди­ну, погнались за чистоганом, растоптали в себе всё свя­тое. А дальше что?

А дальше – Reise. Вот поработаю еще малость и рвану со своей половиной в Италию. Раз мы уже там побывали — в Риме, Флоренции, Неаполе. Звучит-то как! Теперь по­ра отметиться в Пизе, Падуе, Вероне, Венеции. И будем. Вот еще подеградирую марок эдак на пятьсот — и в путь. Сколько их еще, этих дорог, сколько белых пя­тен? Как посмотрю на карту... И только пульсируют в голове строчки: "Ты слышишь, уходит поезд сегодня и ежедневно...".

Он уходил ежедневно без нас там. Он уходит ежеднев­но и здесь. Ну, нет... Я буду цепляться за него, за любую возможность, за жизнь, которая прошла без нас там и ко­торую только под конец еще можно ухватить за край здесь, и сколько еще положено... Но до конца. А я и так, считай, сошел с катушек. Мечусь на машине с женой, как безумный, по дорогам Европы, будто жизней на каждого еще по несколько. Начали с Голландии. Прелестно. Ка­кие города — Дельфт, Гарлем, Гронинген... Первая тыся­ча километров. Преодоление, первое опьянение скоро­стью и наркотическая ломка, утоляемая только другой дорогой, более длинной, еще длиннее... А дальше? Кто остановит? Или что остановит? И была на следующий год поездка по Франции — долиной реки Луары, где каж­дое название города, Schloß’а лечило израненную душу. Она была наполнена ими до краев. В ней плескались улицы Орлеана и Самюра, вычурные башни Шамбора, помпезные залы Фонтенбло, таинственные лестницы Монсоро, прелестные сады Вилландри.

Но собор в Реймсе, где короновались все французские короли, где главный витраж витебского художника пере­хватывал дыхание своей голубизной...

Но собор в Шартре, где бесконечный хоровод скульптур вокруг его алтарной части совершенно подавлял и так же окрылял.

А рыцарские турниры в Компьене... Да, они были, эти две тысячи километров по земле Каролингов и Меровингов, ожидание встречи с которой было навеяно романами Дрюона. И они были захвачены ею, этой землей, попали к ней в плен. Такой пленительный и сладкий.

А дорога звала. Она алкала новых подвигов и жертв. Она пульсировала в каждой моей жилке весь конец про­шлого года и начало этого. Она гнала в библиотеку, уже к другим полкам с такими пряными словами, как Анда­лусия, Альгамбра и Тахо. И обрушилась, и взяла за горло эта древняя земля, таинственная Иберия, земля мавров и моих предков, чтобы уже не отпустить, а опять прико­вать к этому убийственному снаряду о четырех колесах и запустить его на четыре тысячи семьсот километров, чтобы не только "упереться в Атлантический океан", а еще и вернуться. Оказывается, они были, эти города. Они появлялись, как во сне, они оживали и продолжа­лись вместе с этой жизнью, которую мы подарили себе. И когда я купался в Атлантическом океане, то впервые осознал, что вопреки словам моих любимых классиков, волны Атлантического океана не разбиваются о Жме­ринку или Шепетовку.

Мы всю жизнь разбивались там о все преграды, табу, сияющие вершины, чтобы превратиться в жалких урод­цев, заложников великой идеи, перебродивших в своем робком диссидентстве, и только под конец последнего исхода воровато подобравшими крохи с его запретного стола.

А мир был всегда. И теперь он стелился послушно под колеса моей машины и покорно шелестел страницами ве­ков. Но вначале опять была Франция, ее 1700 километ­ров до границы, где помпезная площадь Станислас в Нанси сменялась колоссом папского дворца в Авиньо­не, где провинциальный Арль покорял древнеримской Ареной и где неприступная крепость Перпиньяна таила в себе жемчужину дворца короля Майорки.

И было утро. И сотворил Бог в этот день небо и землю.

И создали и открыли мы для всех на четвертый день тво­рения Испанию, и наделили ее многовековой историей, полной крови, страданий, гордости, заблуждений и про­зрений. И возникали при появлении нашей "мазды" гор­ные хребты и перевалы, города... И первым среди них был Фигейрос, который я вымолил для себя и для всех за долгие месяцы предстоящего свидания и до такой степе­ни поверил всем каталогам и проспектам, что они воз­никли, эти яйца на фронтоне музея Сальвадора и Гала. И ходили по залам его рядом с нами люди со всего мира, не подозревающие, кому обязаны они этому чуду. А по­том было чудо Барселоны, и было оно в каждой ее пло­щади, в Sagrada Familia и любом другом творении Гауди, и даже в центральном рынке Меркадор с его обилием и дешевизной.

И продолжилось уже в Валенсии чудом ее кафедраль­ного собора. О, это театрализованное представление его капеллы, где внутри каменных сводов был экран и сиде­нья, которые все присутствующие заняли. И начался рас­сказ с проекции на экран тайной вечери, с показа каждо­го из присутствующих апостолов и Христа. И все время на экране сверкала и манила чаша, из которой испил Христос. Мы сидели и смотрели этот фильм, я засыпал и просыпался и слышал, как нам опять на испанском языке рассказывали о тайной вечере, обо всем этом таин­стве и величии момента. Как вдруг зазвучала музыка, и экран постепенно поднялся вверх. И открылся перед нами алтарь, и среди этого каменного великолепия свер­кала чаша, из которой испил Христос.

О, это потрясение от чуда появления из глубины ве­ков этой реликвии сродни только потрясению от исчез­новения другого, не менее для нас дорогого и близкого, когда на утро следующего дня мы подходили к машине, чтобы продолжить наше путешествие по направлению к Толедо. Наша верная подруга была осквернена, дверь выломана, кнопки все подняты наверх, а внутри – пол­ный переворот.

В русской литературе есть выражения, выстраданные всей жизнью писателя: "О, Стамбул... О, клопы... О, Босфор...". Да... да... Здесь, на месте чарующей Валенсии, был Стамбул, вместо ее оживленных, милых жителей — кло­пы, рядом плескалось не Средиземное море, а грязный, вонючий Босфор.

— Я ж тебе говорила, что это все надо было вечером за­брать наверх. Ты меня никогда не слушаешь... — рядом уже стояла жена с глазами, полными слез.

И тут в ход идет следующее выражение, выстраданное не мною: "Всё, что нажито всей моей честной жизнью — всё, всё пропало. Магнитофон — два...".

И всего два. Два чемодана — с моими и ее вещами. Две сумки. Одна — с библиотечными книгами, другая — с на­шей обувью. И всё, всё, что нажито честным трудом... И еще много, много всего всякого. И остались мы на до­роге жизни голые и босые, только в том, в чем были нака­нуне, гуляючи по городу. Полиция прибыла и убыла, оставив в утешение лишь протокол. И тут в ход идет еще одно выражение, уже примиряющее с этой коварной жиз­нью: "Только бы костюмчик сидел...". Ну, костюмчиков у нас не осталось, а, как всегда, было при нас ироничное отношение ко всему: и к себе, и к надломленным в горе рукам, и к незаживающим ранам. И уже покидая этот "Стамбул", мы знали, что нам надолго запомнится Вален­сия, в которой мы оставили частицу себя и не только.

 

Где-то совсем рядом зазвенела мелочь. Это была моя та­релочка. Ах, да... Это был я на дороге жизни. А если точ­нее — в туалете на A-Bahn № 52.

Нет, так дело не пойдет. Эка понаворотил, понапридумывал. И все только для того, чтобы шокировать читате­ля, а себя выставить выше всяких условностей, "поверх барьеров". Даже при всем твоем сомнительном авангар­дизме и модернизме основным качеством добротной лите­ратуры является чувство меры. И нечего бить на жалость. И обобрали тебя, и сидишь ты в туалете, и дети не прояв­ляют должного внимания, а вспоминают только о твоем существовании, когда нужно подкинуть внучку или взять машину, и жена подминает под себя, и вообще, о чем те­перь говорить, когда детство твое прошло под гнетом комплекса Эдипа, юность под знаком Зигмунда Фрейда и комсомольских извращений, а зрелость под игом вели­кого учения марксизма-ленинизма? И если к этому доба­вить окрошку из сионизма и антисоветизма да плюс ны­нешнее чувство неполноценности и превосходства, то ко­му вообще захочется походить на такого или, тем более, быть оным! А мне приходится. И вообще, я себе так опро­тивел, что прихожу от этого в полный восторг.

 

И скажет хуже кто

Иль лучше обо мне,

Чем сам?

Теперь судите. Кто я?

Поэт или прозаик?

Враль или истый правдолюб?

Что в жизни этой —

Был или не был?

"Вот в чем вопрос".

И, вообще, запутавшись в себе

И творчестве своем,

Ich habe keine Zeit,

Чего и вам желаю.

Так родились из сора

Этой жизни стихи,

Не ведая стыда.

Чтоб мог я возродиться тоже,

Не ведая стыда.

 

                                                                                                      Июль 1999

 

Die Tankestelle                - заправочная станция

Ich habe keine Zeit          - уменя нет времени

Das Schloß                       - замок

Die Reise                          - путешествие

Sagrada Familia               - собор Святого Семейства в Барселоне

       A-Bahn 52                 - автобан - 52

 

 







<< Назад | Прочтено: 349 | Автор: Айзенштадт Р. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы