RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

Папа Шульц (Райнгольд Шульц)

 

СВИДЕТЕЛЬ АДАМА

(Сокращённый вариант)

 

Прочитал в журнале рассказ „Судьба Адама“. Всплыли воспоминания, подробности, голоса, так меня это зацепило. Это же все правда, что вы написали, я тому живой свидетель. Я тоже был в том поезде спецпереселенцев, который разбомбили немецкие самолёты, всё это ясно предстало передо мной после прочитанного. У немцев России непростая судьба, тяжёлая судьба была у Адама, да и моя судьба была не из лёгких.

  Герман Шрам.

 

«В 1809 году Наполеон напал на Германию, он захватил небольшой городок Пфальца Эденкобен, что возле Вормса. Французы насиловали и грабили. Мои предки остались без жилья и без хозяйства. Деньги удалось сохранить, и они, переправившись на правый берег Рейна, еще не захваченный французами, решились на переезд в Россию. По Дунаю и гужевым транспортом прибыли в Одессу и, после карантина, получили российское гражданство и пустующее место севернее Одессы для основания деревни и жизни. На сходке выбрали бюргомистра и основали село ВОРМС (ныне «ВИНОГРАДНОЕ»). Так в 1809 году началась судьба моего рода в России...

Мой отец получил учительское образование, участвовал в Первой Мировой войне на Турецком фронте и после революции работал ректором немецкой школы, потом стал редактором издательства, которое печатало книги для немецких национальных школ на Украине. Мама была из Крыма, из Керлеута (центр немецкой общины Крыма),  работала в филармонии концертмейстером.

Хорошо помню, как малышом смотрел в окно, и каждое утро видел, как по булыжной мостовой цокала копытами лошадка и тащила за собой страшную телегу, из которой свисали руки и ноги мертвецов. На Украине был страшный голод. У крестьян по продразвёрстке отобрали все, и они деревнями шли в город, чтобы получить что - нибудь покушать. Но и в городе было очень голодно, и люди умирали прямо на улице. А по утрам по улицам ехала телега и в неё грузили трупы, которые штабелями лежали на кошмарной повозке.

В 1933 году столицу Украины из Харькова  перевели в Киев, переехало издательство, а с ним и мы.

В Киеве папа продолжал работать в издательстве, мама тоже получила работу по специальности. Папу арестовали в феврале 1936 года. Арестовали и почти всех сотрудников издательства, которое перестало существовать. Тогда же были закрыты немецкие школы в колониях. Школы были переведены либо на русский язык, либо вообще ликвидированы. Мы с мамой остались одни, а поздней осенью того же года арестовали маму, меня поместили в детприёмник НКВД. Было мне шесть лет.

Через год «разбирательства» маме тюрьму заменили сылкой «до особого распоряжения» и отправили на Урал. Мама сумела добиться, чтобы меня нашли, хотя меня из детприемника перевезли в какой-то женский лагерь с детским отделением и изменили мне имя (фамилию почему-то оставили).

Мы с мамой оказались в ссылке, в глухой деревне «Бутка» Челябинской (теперь Свердловской) области. В этих местах в 17 веке стали возникать первые поселения староверов и беглых людей из казацких земель. С тех пор жизнь там почти не изменилась. В деревне не было электричества, неизвестны были даже туалеты типа «сортир», люди «ходили на двор». Но преимущество было в том, что деревня находилась далеко от железной дороги, и поэтому было хорошо с продуктами. Все держали скот, было мясо, картошка и вечно зелёные помидоры. Половину населения деревни составляли  ссыльные, среди них много российских немцев. Эта деревня ещё известна тем, что там 1 февраля 1931 года родился Ельцин.

В конце 1940 года военный комендант вызвал к себе всех ссыльных немцев и объявил, что они теперь свободны и могут ехать куда хотят, но домой нельзя, своё имущество требовать назад нельзя, в областных городах селиться нельзя, в столицы нельзя, в городах по особому списку нельзя.

В Киеве, где мы жили до арестов, у нас осталась меблированная квартира, одежда, посуда и мамина гордость – концертный рояль. Маме при аресте разрешили взять только маленький узелочек, меня забрали вообще ни с чем.

После войны, в 1957 году, когда я уже работал инженером и приехал в Киев в командировку,  нашёл наш дом, своих соседей, нашёл друга детства, который пережил там всю оккупацию.

Он рассказал, что в нашу квартиру сразу после ареста мамы въехал большой начальник НКВД, а когда  война подступила к Киеву, он погрузил всю нашу мебель, посуду, домашние вещи в грузовик и отправил куда-то. Семью свою отправил в эвакуацию. Сам переоделся в рабочую фуфайку и остался жить в этой квартире, оставив себе только стол и табуретку. Буквально на второй день оккупации немцы его арестовали, и он исчез.

Из деревни «Бутка» мы поехали к бабушке, в немецкую колонию «Нойхофнунг», что недалеко от Азовского моря. Там мама меня оставила и поехала к родне искать работу, которую нашла в городе Константиновка Сталинской области, где мы и поселились. В 1941 году, осенью, когда уже слышна была канононада и война приближалась к Константиновке, к нам домой пришла уличком  с НКВДешником. Он переписал нас, отобрал документы и сказал, чтобы завтра были готовыми к отправке: «Вы теперь спецпереселенцы. Приготовьте продукты на 10 дней, можно взять с собой 25 килограмм домашних вещей».

Когда НКВДешник ушел, мама поручила мне срочно бежать в магазин, получить продукты. В Константиновке тогда была своеобразная карточная система У всех жителей были две сумочки с надписанным адресом, именем и фамилией. Одну пустую сумочку сдаёшь в магазин - другую полную получаешь. В ней был набор положенных продуктов на неделю. Потом платишь деньги, и продавщица отмечает в специальном журнале получение продуктов. Такая система была не везде, без неё в других местах снабжение было намного хуже.

Я схватил сумку и выбежал на улицу, но там уже стоял часовой и никого не пропускал, тогда я пошел в огород, перемахнул через соседский забор и вышел на другую улицу. Там часового ещё не было. Скоро я принёс домой сумку с продуктами на всю неделю.

На следующий день по улице двигалась большая толпа, гнали её солдаты НКВД. Когда они подошли к нашему дому, зашла уличком со списком. Нас выгнали на улицу, и мы тоже попали в эту толпу. Всех погнали дальше, но не на пассажирский железнодорожный вокзал, а на товарную станцию.

Там сидели двое суток, ждали, пока отправят. Людей было много, целое поле. Потом подали под погрузку длинный эшелон с маленькими двухосными вагонами. В первом и последнем вагоне был  конвой НКВД, а посередине поезда был вагон начальника поезда, у которого хранились все наши документы.

Всех высланных построили вдоль вагонов, в наш вагон распределили 59 человек. Назначили старшего, он должен был следить за порядком, решал все всплывавшие вопросы и отвечал за то, чтобы  никто не убежал. Потом дали команду на погрузку, и все кинулись захватывать места на нарах и под ними. Залезть в вагон было трудно, потому что высоко надо было взобраться по маленькой железной лестнице с двумя ступеньками. Нам места достались только в проходе. Солдаты снаружи задвинули дверь и мы поехали.

Ехали очень медленно и долго, с большими остановками. Подолгу стояли на запасных путях, пропуская эшелоны, которые шли на фронт. Потом добрались до станции «Пухово». Паровоз затянул состав на один из боковых путей, и конвой открыл двери переполненных вагонов. Всем объявили, что можно приготовить горячую пищу.

Люди выскочили из вагонов, вытащили свои кирпичики, положили на землю, два кирпичика на ребро, на кирпичики кастрюльку, внизу огонь - и вари, что получится. Люди торопились, никто не знал, как долго будет стоять поезд, кроме того, на горизонте собирались черные тучи, грозившие дождем. У нас кирпичиков не было, и мама заняла очередь, у которых уже что-то варилось. Я насобирал веточек и кукурузных сухих листьев в качестве топлива, но тут из-за туч вынырнуло несколько самолетов и, развернувшись, на небольшой высоте, они стремительно приближались к станции. Кто-то закричал: "Воздух!!" Все кинулись в кукурузу, которая росла рядом со станцией, и этим многие спаслись. Хорошо, что у всех вагонов двери были открытыми, и почти все люди были снаружи.

Самолеты один за другим заваливались на крыло и высыпали из себя крупные бомбы, попадавшие точно в наши вагоны. Паровоз отцепился, изрыгая черный дым, клубы пара и, отчаянно завывая, умчался со станции. Всюду огонь, дым, паника, окровавленные части человеческих тел, стоны, грязь, хаос, горящие и разбитые вагоны. Одна бомба попала в водопроводную колонку, где заправлялись водой паровозы, и в небо забил высокий, мощный фонтан, он бил довольно долго, пока вся вода не вылилась из водонапорной башни. Вся станция, все пути были полностью залиты водой - образовалось озеро. В воде, которая залила рельсы, отражалось пламя войны и плавали мёртвые, их вещи и разные предметы из разбитых вагонов. Все произошло в считанные минуты: станция Пухово исчезла.

Лётчики, конечно, не могли знать, что мы тоже немцы, но они прекрасно видели, что это не военные, а гражданские лица, в основном  женщины, старики и дети.

Когда бомбёжка кончилась, все, не сговариваясь, пошли прочь от этой станции. Мы дошли до какой то деревни. Люди просились в дома к жителям, а мы с мамой и многие из нашего эшелона оказались в каком-то сарае. Утром пришли солдаты НКВД, но не наши, а другого подразделения. Они прочесали местность и погнали людей назад на станцию. Там спецпереселенцев стали подсаживать на проходящие составы. Мы попали на открытую платформу, и нас повезли на станцию «Лиски» Воронежской области.

В «Лисках» разрешили пойти на привокзальный базар и купить кое-что покушать, потом посадили нас в проходящий эшелон с такими же спецпереселенцами, и с ними мы доехали до Алма-Аты, а оттуда повезли на север в Семипалатинск. Там всех пересадили на баржу из-под угля и повезли в Павлодар. Мы выглядели, как трубочисты. Буксир тянул баржу бесконечно долго. Холод был собачий, снег уже лежал на берегах, но Иртыш ещё был незамёрзшим. Мы попали в совхоз, а весной маму забрали в трудармию. Всех женщин-немок, у которых были дети старше трех лет, забрали в «Трудармию». Мне было уже одиннадцать.

Я снова остался один. Беспризорных детей было много, маленьких забрали те, кого по болезни или из-за наличия собственных малых детей не взяли в «Трудармию». Мы ютились в подвале разрушенного дома, жили «коммуной». Меня в 11 лет взяли разнорабочим в овцеводческий совхоз, и я получал продукты по рабочей карточке, но этого не хватало. Мы ловили сусликов, рыбу, а иногда воровали овец. С нами кормился один старичок-немец. Он очень плохо ходил, но был мудрым, и нас многому научил. Он сделал деревянную ручную мельницу из двух срезов бревна. На ней мы мололи просо, иногда - пшеницу. Он научил нас выживать: ловить рыбу, зайцев, хозяйничать, разводить огонь, делать лапшу, варить. Так все вместе мы спасались, как могли. Потом поступил приказ всех овец сдать на полушубки для фронта, и в совхозе наступил голод. Не было работы, перестали давать продовольственные карточки, и мы с приятелем ушли в Павлодар. Ходили по домам, предлагали,  кому крышу починить, кому дрова напилить, кому огород вскопать, в хозяйстве помочь. Делали всё, что придётся, отирались на базаре, вели бродяжно-нищенское существование.

После войны мама получила разрешение приехать за мной. Как она разыскала меня - непонятно, но нашла и увезла к себе в Краснокамск. Там в посёлке Рейда за колючей проволокой, в зоне стояли бараки, в них жили немки-трудармейки, которые работали на лесоповале, а потом строили нефтеперегонный завод. Когда мы туда приехали, меня сразу поставили на учёт в комендатуру и мобилизовали в трудармию, определили в механический цех учеником токаря. Через две недели я уже самостоятельно работал на станке ДИП 200 (Догнать И Перегнать), но мама хотела, чтоб я учился, и добилась этого. Я попал в школу сразу в 6 класс, хотя в пятом никогда в жизни не учился и вообще с 41 по 46 год в школу не ходил. Сначала я вообще не понимал, что происходило на уроках, особенно по математике. Что такое дроби - не имел понятия, но со временем догнал всех и закончил семь классов, получив свидетельство об окончании неполной средней школы.

Потом я пошёл в другую школу, уже в среднюю, поступать в 8 класс, но учительница, прочитав мою фамилию спросила:

-Немец?

Я сказал - Да!

-Только через гороно!

Пошли мы с мамой в гороно. Там сидел толстый дядя, который, выслушав нашу просьбу, прогундосил:

-Ваше место на лесоповале! У нас нет мест в старших классах для вас.

Но мама добилась у больших начальников, что мне разрешили учиться дальше.

В нашем классе было только три немца из 50 желающих. В школе нас называли «Блатные немцы». Со мной сидел на одной парте сын личного шофёра директора завода, у другого сестра была личной секретаршей этого директора, и меня приняли по «музыкальной линии». Остальные немцы- выпускники семилетки остались без среднего образования, и пошли работать на производство. После окончания школы я получил разрешение коменданта и поехал поступать в Политехнический Институт. Учеба в институте была без «приключений» По окончании института получил назначение на завод, который в действительности оказался не заводом, а отраслевым институтом, где я и проработал большую часть жизни.

В начале перестройки мы с приятелем доцентом Политехнического института организовали «Малое предприятие». Зарабатывали очень хорошо и ни в чем не нуждались. Но прошлое постоянно всплывало в памяти. Не видно и не слышно было публичного осуждения тех несправедливостей, которые творились над нами. Все могло повториться, если не над нами, то над нашими потомками.

Моя мама часто повторяла, «Жить надо в своей стране! Будет возможность - уезжай без сомнения!» Я помнил всё, что случилось с моим отцом, с моей мамой и со мной. Чувство опасности, которое подстерегало меня и будет подстерегать моих потомков, носителей моей фамилии, не покидало меня никогда.

Советский Союз был нацистским государством, преследовавшим двадцать национальностей. Эстонцы, латыши, латвийцы, греки, крымские татары, армяне, ингуши, кабардинцы, чеченцы, казаки, российские немцы и другие народы преследовались и уничтожались не за какие-нибудь преступления, а за национальность! Никакие преступления против государства мои родители и я не совершал. Моим  преступлением была моя национальность. Твердо убежден, что каждый народ должен жить в своей стране. Нет никакой гарантии, что где-нибудь не появится какой-нибудь «Сталин» со своей шайкой «строителей коммунизма» и не захочет построить «всемирный ГУЛАГ». Россия-родина идей и вечно будущего счастья! Вот такими мыслями могу я с вами поделиться»,  - закончил свой рассказ читатель.

 

...Да, воспоминания - это главное богатство старости,- согласился с ним я и написал рассказ от первого лица, как будто от его имени. Потомки должны знать историю своего народа, а история народа состоит из судьбы каждого из нас.                                                                      

                                                                      Райнгольд Шульц. Гиссен.

 







<< Zurück | Gelesen: 415 | Autor: Шульц Р. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren