RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 Михаил Гольдштейн

                                           

В ГЕРМАНИЮ НА ПМЖ

(Воспоминания директора завода)

 

Глава 4. МЫСЛИ ОБ ОТЪЕЗДЕ

 

Я стал мучительно вспоминать истории знакомых мне людей, уже выехавших из Туркменистана в страны СНГ или вовсе покинувших пределы нашей бывшей Родины – Советского Союза. Что заставило их сделать это и похожи ли их истории на мою? Что двигало ими, ведь принять такое решение было совсем не просто?  Среди моих знакомых таких людей оказалось совсем немного, и первым среди них был Абрам Григорьевич, которого все, несмотря на его  возраст и положение, называли просто Абрам. Знакомы мы были с ним давно. Когда-то, в пору моей молодости и бытности в качестве молодого специалиста на машиностроительном заводе, он работал там начальником планового отдела. А позже работал в Госплане республики,  был начальником какого-то управления и пользовался заслуженным уважением окружающих за ясность ума, простоту в общении, доброжелательность. Мы не были особенно дружны, но когда встречались, всегда были рады друг другу и, перекинувшись двумя-тремя словами, расходились.


Однажды, где-то в 1989 году, он встретил меня в коридорах Госплана и признался, что собирается навсегда выехать в Израиль.

- Зачем? - удивился я, - по всей стране перестройка действительно наделала много бед, но у нас в республике ведь всё в порядке. В Москве скоро одумаются, ведь там сидят не дураки, и всё опять вернётся в нормальное  русло.


Я был неисправимым оптимистом и не хотел вдумываться в истоки происходящих в стране процессов постепенного развала Советской соцсистемы. Начальнику управления в Госплане это было виднее и понятнее, чем производственному руководителю, над которым вечно довлеет план и масса других проблем. Абрам улыбнулся в ответ и сказал:

- Лучше уже не будет, будет только хуже. Не за горами время, когда хаос и развал коснётся всех сфер жизни нашей страны, нашей республики и каждого из нас в отдельности. Подумай и ты об отъезде, вряд ли тебе дадут жить здесь спокойно.


Я с недоверием посмотрел на него и ничего не ответил, но разговор почему-то запал мне в душу. А вскоре меня выбрали директором другого завода, и прогнозы Абрама как-то сами собою забылись. Неожиданно он позвонил мне домой и попросил срочно приехать. Захожу к нему в дом – и  вижу полнейший беспорядок. Часть мебели уже отсутствует, на остальных вещах, явно выставленных на продажу, прикреплены бирки с указанием смехотворно низких цен. Какие-то люди вытаскивают платяной шкаф, другие осматривают вещи в соседней комнате.


- Вот видишь, распродаю всё, что наживалось многие годы, - каким-то виноватым голосом встретил меня Абрам, - посмотри, может, тебе что понравится, возьми просто так, всё равно многое придётся оставить, на этой неделе я уезжаю совсем.

- Мне ничего не надо, только зачем такая спешка, неужели нельзя всё это спокойно продать и потом налегке уехать, поменяв рубли на иностранную валюту? Ведь вам  же должны хоть какую-то сумму обменять?

- О чём ты говоришь, – рассмеялся Абрам, - о каком обмене? Единственная возможность сохранить нажитое - это купить на вырученные деньги драгоценности и надеть их на себя,  таможня вроде бы пропускает. Но  мне этого не нужно. Все вырученные деньги мы уже давно тратим на нашего внука, который с рождения болен диабетом. В стране исчез инсулин, и единственной возможностью спасти ему жизнь остаётся вывезти его в другое государство. Последний раз нам прислали упаковку инсулина из Израиля, но и он уже заканчивается, так что времени у нас слишком мало.

-  А кто вас провожает? – перевёл разговор я на другую тему.

- Ты знаешь, никто. Стоило мне недавно объявить о своём намерении уехать в Израиль, как я заметил, что люди стали сторониться меня, и мы неожиданно оказались совсем одни. Я, жена и дочь, каждый у себя попрощался на работе с сослуживцами, но никто никому из нас не предложил своей помощи  при отъезде. Да этого и не нужно, люди опасаются за себя, боятся быть обвинёнными в помощи «отщепенцам». Слишком долго вбивали в голову советского человека ненависть к евреям и Израилю. Мы уже заказали такси, с собой вещей у нас совсем немного.

- Вот что, Абрам Григорьевич, такси пусть остаётся, а я тоже приеду на своей служебной «Волге» подстраховать вас и заодно помочь с вещами.


Проводы были грустными и недолгими. Абрам всё время подбадривал жену и дочь, по напряжённым лицам отъезжающих было видно, как им нелегко. Дочь незадолго до отъезда развелась с мужем, он по национальности русский и наотрез отказался ехать в Израиль. Видимо, втайне она ожидала, что отец приедет в аэропорт проводить сына, но он так и не появился. Зато мальчишка, ему было лет шесть, был весел и в меру возбуждён. Три взрослых человека побросали здесь всё, что у них было, поломали свою налаженную жизнь и кинулись в неизвестность, лишь бы спасти жизнь этому малышу. Они повезли его в страну, у которой много своих проблем, но жизнь человека, а тем более маленького, считается наивысшей ценностью.

- Там, даст Бог, ты проживёшь до глубокой старости, - подумал я, глядя на пацаненка.


Мы обнялись на прощанье, и больше я Абрама не видел. В память о нём у меня сохранились подаренные им янтарные запонки и такая же заколка на галстук. Самолёт улетел в Ташкент, где предстояла пересадка на рейс израильской авиакомпании, и где им должен был помочь наш бывший сослуживец по заводу, которого мы оба знали много лет и были с ним дружны.


Мой друг Семён, встречавший в Ташкенте Абрама и помогавший ему в пересадке, вскоре сам оказался в Израиле. Его историю стоит вспомнить особо. Окончив Ташкентский политехнический институт в начале шестидесятых годов, он в качестве молодого специалиста-энергетика был направлен на Ашхабадский машиностроительный завод.


Его, в виду отсутствия образованных  инженерных  кадров по данной специальности, сразу же назначили Главным энергетиком завода. Невысокого роста, внешне не видный, с характерной семитской внешностью и вьющимися волосами, он сразу не производил заметного впечатления. Но стоило ему заговорить, как все вокруг сразу же начинали на него обращать внимание, прислушиваться к нему. В его речи всегда чувствовались убеждённость, характер и главное - знание. С первых дней своей работы на заводе он организовал самую сильную и грамотную службу электриков в городе. Позже он стал преподавать по совместительству в Туркменском филиале ташкентского политехнического института. Многие видные туркменские энергетики, ставшие впоследствии крупными руководителями, были его учениками. Ему неоднократно предлагали различные высокие должности, но он продолжал работать на заводе, где чувствовал себя свободно и вполне комфортно. Это он, когда я, разочаровавшись работать в науке,  приехал в отпуск в Ашхабад и появился на своём родном заводе, предложил директору мою кандидатуру на освободившееся место Главного инженера. По сути, он был моим подчинённым. Я не помню, чтобы за все последующие годы совместной работы у нас был хотя бы единственный случай даже простого недовольства, не говоря уже о каких-либо противоречиях. Работать с ним и дружить было по-настоящему приятно.


В конце концов  ему пришлось оставить Ашхабад и уехать назад с женой и дочерью в Ташкент, где жила его мама, по возрасту нуждавшаяся в сыновней заботе. Будучи в командировках, я не раз бывал, как и многие наши ашхабадцы, у них дома, где всегда царила тёплая, гостеприимная обстановка. Мама была со всеми нами знакома, была в курсе наших дел и с удовольствием нас привечала. Вскоре её не стало, это была большая трагедия для сына и всех, кто её знал.


В Ташкенте Семён работал в филиале Московского проектного энергетического института вначале начальником отдела, а вскоре директором. Филиал занимался проектированием энергообеспечения крупнейших промышленных объектов по всей Средней Азии, а Семён считался успешным руководителем и заслуженно пользовался авторитетом и уважением.


Однако всё изменилось с обретением Узбекистаном независимости. Проснувшийся оголтелый национализм повсеместно пустил свои корни, а здесь даже гораздо раньше, чем в Туркменистане и других среднеазиатских республиках. Началось вытеснение русскоязычных руководителей всех рангов и со всех постов. По чьему-то навету против моего друга было сфабриковано дело и началось уголовное преследование. Его уже собирались арестовать, но Семён опередил органы. Он обратился за помощью в дирекцию своего института в Москве, а те связали его с Главным раввином московской синагоги. За короткое время были оформлены все документы на выезд в Изриль, куда он тут же вылетел. Следом прилетела и жена.


Ещё одна история касается моей двоюродной сестры, жившей в Днепропетровске и уехавшей в Америку. Яркая кудрявая брюнетка с большими глазами, она сразу же привлекала взоры окружающих, ни у кого не вызывая сомнений в её национальной принадлежности. В антисемитской стране – это огромное испытание, постоянно чувствовать на себе оценивающие взгляды окружающих, зачастую не скрывающих своего презрения, а то и негодования только за то, что ты не их крови, не их веры и вообще не похож на них. Поэтому мысль покинуть антисемитскую Украину никогда не оставляла её. Но и в Сибири в г. Кузнецке, где она попыталась устроить свою жизнь, её ожидали те же проблемы и, ко всему ещё, обидное сдерживание карьерного роста.


Ощущение творящейся вокруг несправедливости заставляло её искать способы вырваться из этих тисков. После смерти родителей она вернулась в Днепропетровск, а затем, обменяв квартиру, переехала жить в Грузию, в Тбилиси. Здесь она, наконец, вздохнула свободно, толерантное грузинское общество не было заражено бациллою антисемитизма. Эта республика вскоре начала выпускать своих граждан еврейского происхождения в эмиграцию на постоянное место жительства в другие страны. Сестра со своим сыном не задумываясь уехала в Америку. Ей пришлось вынести ещё много разных испытаний, связанных с изучением и освоением языка, вхождением в новое общество, профессиональным становлением. Но отныне никто, нигде и никогда не оскорбил и не унизил её национальное достоинство. Здесь никому не было дела до её еврейского происхождения, все жители этой страны одинаковы, они - американцы. Много лет позже, когда мы с ней встретились в Германии, она сказала мне:

- Америка – это моя страна и родина моих внуков. Я спокойна за их будущее.


Несколько позже другая моя двоюродная сестра вместе с сыном и мужем тоже покинули Украину, они выехали на жительство в Израиль.


Я же пока жил и работал в новом изменившемся Туркменистане и размышлял о судьбе своих близких и друзей, покинувших Родину. Что заставило их это сделать? В одном случае – необходимость  спасти жизнь внука, в другом – свою жизнь, в третьем – спасти своё достоинство. И в каждом случае не было другого способа изменить обстоятельства, кроме как уехать, всё бросить, распрощаться с настоящим и прошлым и начать новую жизнь. Они сделали свой выбор, ценой огромных усилий изменили свою жизнь и не проиграли.


А что делать мне, какой сделать выбор? Жена у меня русская, её родители родом из исконно русских мест – Пензенской и Горьковской областей Российской федерации. Поэтому её предпочтения, естественно, были в сторону России. Да, действительно, некоторые наши знакомые и сослуживцы выехали  туда, но и там большинству из них тоже пришлось нелегко. У кого-то были родственники и они помогли, у кого-то было достаточно денег, чтобы купить квартиру и дальше обосновываться на новом месте, но у нас такой возможности нет. В Туркменистане настолько всё подешевело, что, даже продав нашу четырёхкомнатную квартиру, машину и дачу, мы вряд ли наскребём на нормальное жильё в приличном российском городе, где мы оба смогли бы найти работу и обеспечить себе и детям достойную жизнь.


Но, может быть, переехать в сельскую местность, совсем не обязательно жить в большом городе? Мне сразу же вспоминается наша поездка в  деревню, расположенную рядом с городом Шатки Горьковской области. Туда, спасаясь от начавшихся  в Азербайджане национальных притеснений, переехала из Баку тётка моей жены. Сама она родилась в этих местах, поэтому, вполне естественно, решила здесь же и доживать свой век. Она и её сын с семьёй купили себе отдельные квартиры в неказистом доме барачного типа и стали потихоньку обживаться. Сын со снохой устроились на работу в местном колхозе, купили пару поросят на откорм, засадили огород картошкой и всякой зеленью, у тётки небольшая пенсия, обе внучки пошли в школу – так и живут. Даже пригласили нас побывать у них в гостях.


Лето в Ашхабаде, как известно, самая тяжёлая пора и поэтому все, кто имеет такую возможность, стараются хоть на месяц уехать в другие места. Одним таким жарким летом жена, забрав с собой двух дочерей и внука, поехала погостить в деревню к своей тётке. Недели через две, взяв  на работе двухнедельный тайм-аут, я тоже выехал вслед за своими в деревню с тем, чтобы  затем вернуться домой всем вместе. Решил добираться не через Москву, а через Самару. Мне хотелось проехаться по чисто российским местам и своими глазами увидеть Россию послеперестроечного периода. Я уже тогда прикидывал в уме варианты переезда из Туркмении.


В Самаре меня встречала моя бывшая сотрудница по машиностроительному заводу, многие годы она работала Председателем заводского профсоюза. После смерти матери она вернулась в свой родной город,  поступила работать на завод электроаппаратуры, где вскоре  народ опять-таки избрал её своим профсоюзным лидером. Видная, умная, волевая женщина, она обладала внутренней тягой к справедливости, и люди это невольно замечали и доверяли ей.


Она познакомила меня со своим директором, а он любезно показал своё предприятие. К сожалению, похвастать им было нечем, так как во всём чувствовался  спад производства. Огромные цеха, заполненные оборудованием, явно пустовали без рабочих, и только в некоторых местах видны были отдельные группы людей. Завод переживал не самые лучшие в своей жизни времена. В одночасье оставшись без заказов, материальных и денежных ресурсов, а также без государственной поддержки, многие российские заводы полностью остановились, уволив своих рабочих или отправив их в длительные отпуска на неопределённый период. Всё это я наблюдал и здесь. Видеть мертвеющий организм прежде хорошо налаженного, престижного, ранее благополучного производства было очень больно и обидно за всех этих людей. Переезжать сюда на постоянное жительство расхотелось, хотя люди вокруг мне очень понравились.


На следующий день я уже сидел в плацкартном вагоне поезда, идущего в направлении города Горький. От нечего делать  внимательно рассматриваю окружающих и прислушиваюсь к  их разговорам. Вокруг усталые, озабоченные лица неброско одетых людей и неспешно беседующих друг с другом. Рядом молодой, простоватого вида парень что-то рассказывает другому такому же о том, как он воевал в Афганистане:

- Мы высаживаемся с вертолётов, устраняем «духов», и дальше продвигаемся к населённому пункту, где они попрятались. Там всех устраняем, и считай - дело сделано. На всё про всё ушло минут двадцать.

- Погоди, - вмешиваюсь я, - объясни мне что такое «устранили», вы что, поубивали всех жителей населённого пункта вместе с душманами?

- Ну конечно, мы их устранили. Они попрятались, стреляют, и мы всех устранили, - как бы ни понимая, о чём я спросил, ответил парень.

- А что потом? – не унимаюсь я.

- А потом мы всё сожгли и сравняли с землёй, чтобы негде было им прятаться, - зло ответил мне парень.


Дальше продолжать разговор уже не хотелось. Сколько их, вот таких же российских ребят, вернувшихся с афганской войны, озлобленных, духовно и физически искалеченных, несут в себе страшные воспоминания, от которых невозможно избавиться, даже если мысленно заменяешь суровое слово «убить» нейтральным и безобидным «устранить». Не знаю почему, но этот коротенький рассказ глубоко засел в моей памяти. Обыденность происходящего, замешанная на жестокости – видимо,  всё дело в этом.


В Горьком я сделал пересадку и уже через несколько часов прибыл в Шатки – маленький ничем не примечательный русский провинциальный городок. В деревню решил идти пешком, не дожидаясь автобуса, тем более что город и прилегающая деревня давно уже стали единым целым. С дорожной сумкой через плечо, не обременённый грузом, я бодро пошагал к окраине города в сторону деревни. Небольшие двухэтажные дома на несколько квартир, рядом – огороженные  палисадники и огороды, площадь с магазином и автобусной станцией. Я иду, осматриваясь вокруг, и примеряю увиденное на себя, на случай возможной жизни в этих краях. На входе в деревню повстречал сгорбленную старуху, опиравшуюся на палку, и решил справиться, правильно ли иду. Бабка остановилась, подняла голову, глянула на меня долгим изучающим взглядом и что-то пробурчав, двинулась дальше. Я опешил. Столько ненависти, недоверия, злобы, зависти было в этом взгляде, что, застыв на месте, я уставился вслед уходящей старухе не в силах сдвинуться с места. А в голове вдруг чётко обозначились её слова:

- Едут тут всякие, нахлебников нам тут только не хватает!?


Видимо, в этих краях не очень-то жалуют приезжих. Позже я в этом убедился, выслушав один из рассказов. Сюда, в свои родные края вернулся после долгой службы из Киргизии отставной офицер с семьёй. Все соседи видели, как из большого контейнера выгружались машина, мебель, ковры, посуда, одежда, картины, зеркала, то есть всё то, за что сельский житель относит обладателя этих вещей к разряду «куркулей». Сам он энергичный, ещё физически крепкий, много повидавший решил здесь обосноваться и по возможности ещё послужить отечеству. Но не дали, пришлось уехать. Однажды ночью его дом подожгли. Просто из зависти, чтобы не выделялся своим богатством, потому что перестал быть похожим на них на всех. Вот эту откровенную неприязнь я и прочитал во взгляде повстречавшейся мне старухи, и желание когда-либо переехать на жительство в российскую глубинку у меня отпало навсегда.


Возвращались домой мы через Москву. И здесь на железнодорожном вокзале я получил ещё одно подтверждение своему решению не связывать свою будущую жизнь с этой страной. Вышли мы из вокзала на привокзальную площадь из какого-то бокового прохода. Стоянка такси была от нас далеко. Там в очереди стояло так много народа, что гарантированно мы потеряли бы не менее часа. До отлёта самолёта оставалось не так много времени, так что нам нужно было срочно, не теряя времени ехать в аэропорт Домодедово. Я решил договориться с водителем частной машины, но все почему-то мне отказывали, кивая на двух спортивного вида мужиков, крутившихся между машинами и отдававших какие-то распоряжения.


Я плюнул на эту затею, вышел на дорогу рядом с вокзалом, тут же поймал машину и, довольный собой, подъехал к поджидавшим меня жене с детьми и багажом. Но не успели мы погрузить все чемоданы в багажник, как рядом оказался какой-то человек, который что-то шепнул водителю машины и тот, мгновенно побледнев, заикаясь, стал в чём-то оправдываться. Затем он выгрузил из машины наши вещи и, не говоря ни слова, уехал.


Я ничего не понял. Что-то переменилось в Москве за короткое время, что меня здесь не было, с чем я ещё не сталкивался. Я остановил этого человека и потребовал объяснений. Он спокойно повернулся ко мне и заявил:

- У вас ничего не получится. Это наша территория. Вон там стоит целая очередь машин, подходите туда и оттуда уедите.


Действительно, в стороне от стоянки такси стояла другая очередь, куда одна за другой подъезжали частные машины. Здесь дело было организовано куда лучше, чем на государственной стоянке.

- Но у меня нет времени отстаивать очередь, а перетаскивать туда вещи мне трудно, - возражаю я.

- Хорошо, мы подгоним сейчас к вам свою машину, - спокойно завершил он разговор.


Через пять минут все вещи были погружены в другую машину, и водитель ее по дороге, наконец, разъяснил мне ситуацию. Оказывается, все вокзалы взяты под контроль полубандитскими группами, которые делают свой бизнес на частном извозе пассажиров. Водитель частного автомобиля, пожелавший даже в разовом порядке подзаработать, обязан спросить у такого контролёра разрешение и, перед тем как отъехать, должен заплатить ему нужную сумму. Затем эта сумма компенсируется за счёт пассажира. Чужаков сюда не допускают.


Это был всего лишь маленький штрих, усиливший моё неприязненное ощущение от новой российской действительности и подтвердивший моё нежелание сюда переезжать. Но как передать это ощущение жене, родившейся в Средней Азии, прожившей там всю свою жизнь и представляющей жизнь в России как нечто более комфортное и духовно более высокое? Только собственный негативный опыт мог бы её убедить в ошибочности столь радужных представлений, поскольку слова были бесполезны.


Так получилось, что ждать этого опыта долго не пришлось. Уже на следующее лето жена вместе с матерью и нашей младшей дочерью решила посетить своих племянников, живших в Ростовской области. Дети жили со своим отцом, уехавшим на родину после скоропостижной смерти ещё совсем юной жены. Это была трагедия для всей нашей семьи и прежде всего для матери, - моей тёщи, - так неожиданно потерявшей свою младшую дочь. Свидание с внуками должно было её хоть немного поддержать и успокоить.


Прилетев в Москву, они благополучно добрались до Курского вокзала и устроились на скамье в зале ожидания. Жена без особых затруднений взяла билеты на поезд и в хорошем настроении, возвращаясь к своим, заметила оживлённую группу людей, толпившихся вокруг человека, манипулировавшего напёрстками на доске.  Кто-то указал пальцем на один из напёрстков, где оказался спрятанный шарик, и ему немедленно был выплачен выигрыш. Потом другой человек так же легко угадал, где спрятан шарик, и ему тоже достался выигрыш. Как всё просто!


Жена, сама не зная почему, протянула деньги парню, ведущему игру, и стала напряжённо следить за его руками, перемещавшими напёрстки. Когда он остановился, она указала на один из них, но не угадала. Эх, досадный проигрыш, толпа рассмеялась. А ну, давай ещё! Жена опять протянула деньги и опять проиграла. Да не может быть, ведь у других получается, и снова поставила на этот раз на небольшую сумму. Ура, выиграла, всё мне понятно, теперь я знаю, как нужно играть! Толпа подзуживает, молодец, сейчас ты их облапошишь! Опять задвигались руки фокусника-манипулятора – и  опять проигрыш. В испуге, что теряет деньги, стремясь их во что бы то ни стало возвратить, она спустила за пять минут почти всё, что имела, и только тогда опомнилась и поняла, что попала в руки профессиональных мошенников. Веселившаяся вокруг толпа мгновенно растворилась в вокзальной суете, а появившийся на шум милиционер только развел руками, мол, сами вы, сударыня, виноваты.


К счастью, выручили подошедшие вскоре наши московские друзья, желавшие повидаться перед отходом поезда, они успокоили жену и в долг ссудили её деньгами. Но урок, полученный ею на вокзале, наглядно показал, что здесь нужно быть предельно осторожным, недоверчивым, злым. Власти либо потакают откровенному бандитизму и вымогательству, либо не в состоянии их побороть. Общечеловеческие отношения далеки от нормальных, ведь даже сочувствия она не увидела в глазах окружающих. По приезду домой жена твёрдо заявила мне, что готова жить где угодно, но не в России.


Мы продолжали жить и работать в Туркменистане с мыслью о неотвратимости предстоящего отъезда, но для себя мы по-прежнему так и не пришли к какому-либо определённому решению, куда и когда ехать. Конец нашим сомнениям положил неожиданный приезд из Германии сына наших друзей, прибывшего после двухлетней разлуки повидаться с родителями. Он на наших глазах вырос и повзрослел, женился на девочке из смешанной семьи (мать татарка, отец еврей), что позволило ему вместе с женой и дочерью выехать по еврейской линии на постоянное место жительства в Германию. С начала 90-х Германия стала принимать к себе на постоянное жительство граждан еврейской национальности и членов их семей, населявших территории бывших советских республик, приравнивая их к политическим беженцам.


Он оказался на редкость сообразительным парнем и в беседе со мной очень удивлялся, почему я до сих пор ещё живу в Туркменистане.

- Вы должны подать заявление в немецкое посольство для получения приглашения на ПМЖ, - поучал он меня, – а пока вопрос будет решаться в инстанциях, вы окончательно определитесь, стоит ли ехать. Отказаться никогда не поздно, силком вас туда никто не загоняет.


Что ж, подход здравый, хотя и исходит от весьма молодого человека. Он подробно рассказал о том, как получил приглашение, о переезде, о житье в общежитии, об отношении миграционных служб к переселенцам, о самой Германии и многих особенностях тамошней жизни. Я слушал и всё более приходил к мнению, что это именно та страна, куда мне следует  вывезти свою семью и где следует начать новую жизнь. Не ради себя, там вряд ли мы сможем достичь нынешнего социального статуса, но ради маленькой дочери, у которой в Туркменистане не было никакого будущего.


Высшее и профессиональное образование в Туркменистане для лиц не местной национальности по ряду причин стало недоступным.  ВУЗы других стран перестали принимать выпускников туркменских школ, поскольку Указом Президента срок получения среднего образования в республике был сокращен с десяти до девяти лет. Уделом русскоязычной молодёжи, оказавшейся вне стен образовательных учреждений, отныне стали всевозможные подсобные работы, не требующие специальных знаний. Но и для туркменской молодёжи, ввиду сокращения государственного финансирования на все виды образования, мест в учебных заведениях стало слишком мало. Огромное количество молодых людей в стране оказались невостребованными, они нигде не учатся и не работают, не вовлечены в общественную жизнь. Неприкаянная молодёжь, что может быть хуже для общества? За короткое время государственной независимости в Туркменистане преступность, наркомания, проституция буквально захлестнули общество, тюрьмы оказались переполненными молодёжью. Уже только это должно было стать причиной, чтобы, отбросив все сомнения, стремиться поменять страну проживания.

 

В конце концов, мы вместе с сыном моих друзей пошли в немецкое посольство и взяли необходимые бланки документов. К заявлению  потребовалось ещё много справок: о том, что я не судим, о том, что остающиеся здесь близкие родственники не возражают против нашего переезда, о том, что государство не имеет к нам претензий и много других. Всё это нужно было перевести на немецкий язык и заверить печатями. Наконец все формальности были соблюдены, документы сданы в посольство, и потянулись дни ожидания ответа.


Между тем, жизнь не стояла на месте, завод по-прежнему работал, мы занимались посадкой деревьев в окрестностях города, добывали сырьё для завода, участвовали в производственных программах министерства, всеми силами стремились выжить. За заботами будней я как-то подзабыл о поданном заявлении на переезд в Германию и только иногда, когда сталкивался с очередной несправедливостью, хамством, глупостью, вспоминал о нём. Как  желал я в эти моменты, чтобы оно уже было, чтобы можно  было сказать:

- Всё, ребята, хватит! Мне надоело терпеть ваши нововведения и преобразования, притеснение языка, культуры, образования, медицины, информационный голод, ограничения в зарплате, полицейский беспредел и ещё много чего! Я хочу жить свободно и счастливо, а главное – достойно . Я уезжаю от вас, потому что даже в далёкой перспективе не вижу возможности изменений к лучшему.


Очередное препятствие преодолевалось, зато тут же возникали новые проблемы, требующие, как правило, немедленного решения, и мысли о возможном отъезде сами собой отодвигались на задний план. Тем не менее, время шло и, как это обычно бывает, давно ожидаемое событие наступило совершено неожиданно: немецкое посольство известило меня о том, что разрешение на ПМЖ из Германии пришло. Было лето двухтысячного года, последнего года двадцатого тысячелетия.


Полная растерянность. Мы, оказывается, совершенно не готовы к отъезду. Для переезда нужна хоть какая-то валюта, а её можно купить только на чёрном рынке после продажи нажитого имущества – машины, дачи, гаража, домашних вещей, ведь других источников нет. Квартира не приватизирована, так что продажа её невозможна. Можно, конечно, обменять её на меньшую с доплатой, но большой выгоды от этого не будет, так как цены на жильё за последнее время сильно упали. Продавать дачу, пока не будет снят урожай этого года, жена наотрез отказалась. Ещё предстояло выполнить уйму дел по оформлению различных документов, для чего следовало не один раз посетить домоуправление, милицию, военкомат, хакимлик, собес, министерство иностранных дел, общеобразовательную и музыкальную школы, где учится дочь. И главное – нужно  кому-то сдать все дела на заводе. На всё это требуется время, которого у меня уже нет,  срок действия разрешения на переезд ограничен, всего лишь три месяца с момента получения документа на руки.


Немного подумав, я пришёл к выводу, что не стоит пока  забирать в посольстве приглашение на ПМЖ, нужно успокоиться и не паниковать. Будем постепенно решать все вопросы последовательно один за другим, а там – будь,  что будет. Жена пусть снимает на даче урожаи овощей и фруктов, консервирует компоты, салаты и варит варенья – здесь остаются её старшие дети, дочь и сын, а также мать - все эти консервирования им пригодятся. Наша младшая дочь, - ей  только одиннадцать лет, - если к началу учебного года мы не успеем выехать, пускай продолжает учиться в музыкальной и в обычной школе. Я же буду заниматься выездными документами и завершать производственный год на заводе. Заодно буду продолжать обучение немецкому языку, ведь я уже несколько месяцев брал частные уроки у бывшей преподавательницы университета.


Тогда, принимая все эти решения и планируя свой отъезд, мы и представить себе не могли всё то, с чем вскоре предстояло нам столкнуться и что предстояло нам пережить, прежде  чем мы оказались в Германии.

 





<< Назад | Прочтено: 634 | Автор: Гольдштейн М. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы