Как впадают в кому, так в этот сон,
                      В эти башенки, балки, створки,
                      В переплет глициний, в эфир, озон,
                      Шторки, прибранные задворки,
                      Погружаясь, щуришься, ослеплен.
                      А над розовыми кустами
                      Так клубится дурман! Все мысли - вон,
                      Гнать не надо, плавятся сами.

                      Я дожить хотела как лист, трава,
                      Ты хотел как валун у волны.
                      Может, это последние слова?
                      Искупление чьей вины?
 

                       Иссиня изумрудна бронза
                       Фонтана, Мартин Лютер тоже,
                       И распускает листья клен за
                       Его спиной. Все так похоже
                       На литографии, офорты
                       Старинные, на все детали
                       Подробные, на звуки "форте",
                       Я большего ждала едва ли.

                       Зрачок царапают красоты,
                       Все - подлинник, переизбыток,
                       До рези, до стенанья:
                       - Кто ты?
                       Где? Для чего?
                       Речушки свиток,
                       Развертываясь меж мостами,
                       Сшивает город серым шелком.
                       А мы почти прозрачны стали,
                       Уже почти не "кто", а "что там".

                       Как воздух, бессловесны. Словно
                       Дождь неожиданный, ненужный.
                       И сложно с нами немцам, сложно!
                       - Mein Gott! Verschtehen? Russisch? Пушкин?
                       - Nein? Украина? Ja, Шевченко!
                       О, мы для них - детальки, призрак. 
                       Так даже лучше, если честно.
                       Спасибо, хоть не коммунизма... 

                       Забившись в угол казенной койки,
                       Вперясь в (на русском!) любые тексты,
                       Должно быть - сладко. А - горько. Горько.
                       - Укройся пледом!
                       Подходит тесто
                       Вечерней, облачной, чистой сдобы
                       И ангелочек лепной с фасада
                       Вот-вот сорвется, метнется чтобы
                       Не прозевать самой первой пробы
                       Стряпни небесной.
                       Чего мне надо?
                       Газоны, свернут речушки струдель,
                       Покой, идиллия, дух корицы.
                       Как ангелочку мой русский труден!
                       Исподтишка теребит страницы,
                       Губы выпячивает, бормочет,
                       Книгу отшвыривает, терпенья
                       Чаша вскипает...
                       - Испей чаечек,
                       Сядь по-соседски.
                       Продолжим чтенье.

                       Как лента Мебиуса, мелководная Гера
                       Продевается сквозь мосты, 
                       Прорезается сквозь кварталы.
                       Карта Эрфурта -
                       Радиальное наслоение
                       Веков и причуд.
                       Золотая женщина в золотой одежде,
                       Ниспадающей складками, как водопад,
                       Днем не разберешь,- живая она или статуя,-
                       Вечером превращается
                       В обыкновенного тинейджера,
                       Курит на парапете моста,
                       И только миндалевидные ее глаза
                       С остановившимся взглядом
                       И не умытое золотое лицо
                       Продолжают составлять загадку.

                       В прозрачной Гере
                       Над крупными донными камнями
                       Снуют утки.
                       Оставлю без комментариев
                       Дивную готику архитектуры, -
                       Она не нуждается в комментариях.

                       Бесшумно, будто на воздушных подушках,
                       Скользят трамваи,
                       Прозрачные, как вода Геры.
                       Печально сознавать,
                       Что я вряд ли
                       Смогу полюбить всю эту красоту.
                       Никогда не любила слишком красивое.

                          Цена заплачена смешная,
                          Полжизни, в общем, полцены.
                          Простили все, кому должна я,
                          Во покидание страны.

                          Так провожают в путь последний,
                          Того, кто безнадежен был.
                          И разошлись. И дождик летний
                          Зной пригасил и пыль прибил.

                          Еще по случаю помянут,
                          Придешься к слову, так сказать.
                          И на клочок судьбы помятый
                          Таможня шлепает печать.

                          Как в путь последний. Без полушки.
                          Советуют не брать ни кружки,
                          Ни книжки даже, ни подушки,
                          Из разоренного гнезда...
                          Недаром снятся мне подружки
                          Исчезнувшие навсегда.
   

                       Дистиллированный воздух глотая,
                       Перебирая шагами брусчатку,
                       Думаешь: - Будет пора золотая!
                       Тексты такие запишешь в тетрадку!

                       Господи, как и цеплялась за строчки,
                       Так и цепляешься, старая дура,
                       Давит застегнутый ворот сорочки.
                       Глотку, как шарик воздушный, раздуло,

                       Хочется выдохнуть воздух стерильный,
                       Хочется выплакать, вылить красоты,
                       Радужкам больно, зрачкам непосильно,
                       -Господи, - думаешь,- Где ты и кто ты?

                       Рыба немая на гальке пекущей,
                       Солнечной, ты не дождешься прилива,
                       Где начинаются райские кущи
                       Cтрочка чешуйкой бесцветной прилипла.   

                     Я не то что готова статистом, готова
                     Быть кулисою пыльной в театре Господнем,
                     И глядеть из угла, и не вымолвить слова,
                     Лишь бы только успеть наглядеться сегодня

                     Опереток Его трехгрошовых, банальных,
                     До оскомы знакомых, стократ перепетых,
                     Неумелых хористочек в платьицах бальных,
                     Тяжелеющих тружениц кордебалета.

                     Пусть все будет до сладости провинциально,
                     Но сегодня, поскольку сюжеты Господни
                     Развиваются, мало сказать, гениально,
                     Но зато обрываются, будто бы сходни

                     Пароходные, прямо над глубью, над бездной,
                     Так что, "завтра" не факт, что настанет наутро,
                     А настанет, так, может, придется болезной
                     Примадонне грести на лодчоночке утлой,

                     Выдираться на скалы и с голоду пухнуть,
                     Не толкай меня, Господи, на авансцену.
                     Сил осталось на столько, чтоб только не рухнуть,
                     Не испортить спектакль, удержаться за стену.

                            Путешествовать? Бродить?
                            Шею вывернуть, глазея,
                            На обломки Колизея?
                            Только душу бередить.

                            Площадь? Улочка? Собор?
                            Розы? Прозелень фонтана?
                            Да, бродила неустанно
                            В юности, лелея вздор.

                            Сквер? Архитектура? Быт?
                            Замок? Кранах? Псы? Охота?
                            Гобелен? Потомок гота?
                            Вижу, вижу, пьян и сыт.

                            Понимаешь, ни души
                            Что в Париже, что в глуши,
                            Уж конечно, не в Париже.
                            Разве что Лотрек, Дега,
                            Ренуар, пикник, бега,
                            Плечико красотки рыжей...
                            А роднее - ни фига.

                          Гашу очередной окурок,
                          Старуха, маленький придурок,
                          Любви оплывший кругляшок.
                          Еще равна разумной твари,
                          Скозь дойчешпрахе на бульваре,
                          Тащу, как в затрапезной таре,
                          В себе себя, еще шажок.
                          Еще полшага. Скрыться в доме,
                          И вдруг застыть в дверном проеме,
                          Забыв, куда держала путь.
                          Воистину, куда держала?
                          Прости мне, ридная держава,
                          Когда-нибудь, когда-нибудь.
                          А я давно, давно простила
                          За все, что не было и было,
                          Что не могло и что могло...
                          За мутершпрахе за душою,
                          За упоительный дешевый
                          Стакан заморского "Мерло".
                          Так говоришь, что путь держала?
                          Держала девушка весло.
                          Тебя несло, тебя трясло,
                          В стакане ложечка дрожала,
                          Двоясь в вагонное стекло.
                          Держали пионеры горны,
                          А нынче пафосно и гордо
                          Вещает женщина с косой.
                          Твоя держава повзрослела,
                          Сообрази, какое дело
                          Ей до тебя? И полосой
                          Неровной горного заката
                          Сползает облачная вата,
                          Жизнь, как ампир, витиевата,
                          Как русский реализм, чревата
                          Печальной гордою красой...