Хотелось схватиться за ниточку привычных ценностей, настолько ошеломляющей была новая литература о той реальности, рядом с которой и в которой мы, как оказалось, жили. И при этом мы могли чувствовать, наслаждаться музыкой, поэзией, творчеством. Могли любить, самоотверженно дружить, поддерживать и защищать друг друга.

У меня было место в самолете у самого окна в последнем ряду. На взлете из какого-то проема между потолком и полкой на меня вылилось ведро воды, но я была невозмутима. Позже стюардесса приволокла какие-то полотенца, но меня уже трудно было вывести из равновесия.

Помню, как я была поражена, узнав, что пытливый ум Леонардо да Винчи тоже не брезговал подобными вещами. Он проектировал не только летательные аппараты, но и создавал  для инквизиции всякие такие штучки, чтобы наказывать еретиков с максимальной эффективностью. Они должны были осознать, до какой степени неправы. Это трудно было бы объяснить порывами благочестия. Это больше похоже на то, как препарируют живую лягушку.

Музыка при всей своей неземной природе и возможностями интерпретаций привязана к одному человеку. И она даже сильнее, чем речь, носит следы его индивидуальности, особенности, отстраненности, чувствует приливы и знаки его неповторимой судьбы, впитывает характер того времени, когда была создана или найдена.

Просто блуждая по улицам, скоро начинаешь понимать – нравишься ты городу или нет. Его душа становится твоим проводником. Она идет рядом, приноравливаясь к твоему шагу и нашептывая старые истории. Именно Город открывает тебе самые неожиданные и самые красивые места, когда ты ошибочно убежден, что только твоя счастливая судьба привела именно к этому дому, к этому мосту, реке.

Меня часто спрашивают дочери: как мы жили в те годы? Как мы могли смеяться, учиться, любить, когда ночами по городу носились «черные вороны», когда люди пропадали навсегда – родные, друзья, знакомые? Когда разбудить мог страшный стук в дверь, и заплечных дел мастера в кожанках врывались в квартиру, затаптывая сапогами прошлое, настоящее, будущее, уничтожая всё, саму возможность дышать и быть человеком...

И вдруг старушка преобразилась. Она схватила Вернера за руки, повторяя «Он жив! Он жив!». В выцветших глазах стояли слезы. Вернер говорил позже, что был поражен необычайной переменой. Память преобразила старую женщину, и он увидел перед собой молодую девушку, которая все эти годы помнила о русском офицере, учившем ее математике.

Во всех моих путешествиях находилось место для книги. Она могла просто сопровождать меня как охранник, могла быть целью, мимолетным приключением, неповторимым событием, но всегда нужная книга находила меня, деля вид, что наши пути пересеклись случайно. Часто она была проводником и наставником. Хранителем. Я чувствовала себя неуютно, если в сумке не ощущала тяжесть нескольких сотен страниц, одухотворенных талантом или просто поисками пути.

Центральная улица вела к Собору. Я знала, что в Соборе хранится Библия, привезенная Анной Ярославной в XI веке из Киева. На этой Библии присягали короли Франции вплоть до XVIII века. Думали, что она написана на каком-то древнем языке и привезена из Крестовых походов. Когда в Реймс приехал Петр Первый и ему показали книгу, он начал ее читать. Можно представить себе удивление окружающих! Петр сказал, что это его родной язык – старославянский. На первой странице Библии неизвестный монах старательно вывел на латыни: «Читана Петром Первым, Российским царем в 17.. году».

Украинский патриархат и большая часть украинской интеллигенции – поэты, художники, музыканты, писатели – были уничтожены на Соловках. ... Откуда вылезают все эти нелюди в черных и коричневых рубашках, наслаждаясь властью убивать и мучить людей, причём часто своих же соратников по партии?