RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Григорий Дубовой

ДВА ГРИГОРИЯ

ИЛИ ОКОНЧАНИЕ ПЕСНИ

Арба, подготовленная к дальнему переезду, стояла у забора двора и ждала своего часа. Мать учла всё, что можно было учесть. Наша одежда и имущество в основном было в Одессе, а дорога в город была захвачена вражескими войсками. Сейчас велись бои за станцию Затишье, которая находилась в тридцати километрах от села Ширяево, где находились мы. Отъезд был назначен на следующее утро. Однако случилось непоправимое: умерла мать...     Власти в селе уже не было. Врач подписал документ, подтверждающий смерть матери. Исполком был закрыт на ключ. Женщина председатель, которая сменила отца, сбежала. ЗАГС также был закрыт.


Похоронив мать вечером, мы без отца вернулись домой. Отец по всей деревне искал кого-то из исполкома или райкома партии, чтобы взять сопровождающие документы на отъезжающих. Домой вернулся ночью. В четыре часа утра собрались все и выехали со двора. Из соседнего двора выбежала одна женщина и крикнула нам вдогонку: «А, убегаете, жиды? Не удерёте, всех вас вздёрнут!». Нацисты подавали свои голоса...


Мы отъехали метров двести, как к нам навстречу выехала бронемашина. Из башни показалась фигура военного с забинтованной головой. Мы отчётливо увидели в петлицах четыре шпалы полковника:

 – Граждане, у вас осталась только одна дорога на Андрей-Ивановку. Остальные дороги перекрыты фашистами. Поезжайте без остановок, может, успеете уехать, – он скрылся в машине, которая заурчала, словно вздохнула, и уехала в сторону села Ульяновка.

Отец, управлявший лошадьми, шёл рядом с арбой. Он громко сказал нам, чтобы мы не отставали, и погнал лошадей быстрей.


Так начался наш исход из родного места, который длился три месяца. Сначала мы думали, что доберёмся до Днепропетровска, где дождёмся конца войны. Затем прошагали пешком до Купянска. От немецких войск оторвались только за Кривым Рогом. Из Купянска в товарняках держали курс на Ижевск. В Рузаевке простились с нашими спутниками, ехавшими на юг, и  поехали на северо-восток.


Ижевск встретил нас морозной погодой, снегом. Я был совершенно раздет. На мне был отцовский пиджак, под которым я натянул на себя весь мой летний гардероб. Сандалии в дороге полностью пришли в негодность, и я остался босым. Хорошо, что одна из спутниц открыла свой узел с одеждой сына и дала мне его галоши. В них я ходил несколько месяцев.


На второй день по прибытии в Ижевск по разнарядке эвакопункта мы получили жильё в частном доме, а отец и брат –работу. Брат получил направление на мотозавод учеником токаря. Отца назначили в Стройтрест-51 на должность помощника управляющего трестом. Фактически это была работа снабженца-экспедитора. Транспорта не было. Приходилось много ходить. Ноги начали отказываться работать. Особенно беспокоила раненная нога. В 1937 году в немецкой колонии во время первомайского митинга в машине, на которой он приехал, враги подпилили ступицу переднего колеса. Произошла авария. Отца здорово поломало. В настоящее время он передвигался медленно и, соответственно, не всегда успевал всё делать. Управляющий трестом это видел. При появившейся возможности он отца рекомендовал управляющему промкооперации, а тот при первой беседе предложил должность председателя артели «Металлист». У отца было образование три класса приходской школы. В тридцатых годах его направили на полугодичные курсы в сельхозакадемию имени Бойко в Харькове. Там слушателям прочли курс металловедения. Поэтому отец принял приглашение и стал председателем артели.


Первое задание было организовать выпуск взрывателей к гранате Ф-1. С заданием он справился. До его прихода в артель  какое-то время ею руководила Крейн Ася Ароновна, грамотный инженер-механик из Киева. В Ижевск она приехала к мужу, который был тяжело ранен и лежал в госпитале. После лечения он вышел на костылях, одна нога у него была короче на девять сантиметров.


С первых дней работы отец определил обязанности её и свои. Ася отвечала за производство. Основную ответственность и руководство артелью он взял на себя. Отцу удалось собрать неработающих пенсионеров, обязав их работать не по двенадцать часов, а по восемь, организовал обеды – конечно, по карточкам. Так он приобрёл специалистов. Заготовки запалов пошли на поток. Однако только заготовки. Изготовить на месте боёк не удалось. Отец добился приёма к члену военного совета. Оказалось, что автомат, изготовляющий бойки, был разбомблён при эвакуации завода. Отца послали с письмом в Москву, обеспечив место в самолёте. В Москве на складе бывшего завода обнаружили запас бойков и вместе с отцом отправили самолётом в Ижевск. Комиссия запал приняла. Конвейер заработал.


Между основной работой отцу удалось использовать связи на предыдущей работе, и он достроил двухэтажный домик, стоящий больше года около артели. В мае месяце мы переехали в дом артели. Мы заняли второй этаж, на первом этаже поселилась Ася с мужем, и в большую комнату поселили еще семью лудильщика, литовского еврея, сын которого погиб в бою. Для нас, взрослых, был приятный сюрприз: отец женился. Жена его Тамара Николаевна работала в бухгалтерии артели. С первых дней на новом месте мы посадили огород, в основном картофель. У местных к этому времени посаженная картошка уже цвела. Однако осенью мы собрали хороший урожай и с этого момента уже считали, что голод мы преодолели.


Через несколько дней я познакомился с мужем Аси, Григорием Полищуком. Это был человек ниже среднего роста, щуплый, ходил не горбясь, опираясь на палку. На правую ногу был надет специальный ботинок с толстой подмёткой, смягчающий разность длины ног. Разговаривал он тихо, медленно. Он всегда был чем-то недоволен в отличие от своей супруги – быстрой, громкой. Работал он в конструкторском бюро машиностроительного завода. По вечерам мы иногда с Григорием при встрече перебрасывались несколькими словами. Однажды он при встрече меня остановил. В это время было сообщение, что ведущим руководителям промышленных предприятий, министрам присваивали военные звания и выдавали соответствующее обмундирование.


 – Слушай, как тебе нравится? – спросил он.

 – Что именно?

 – Сегодня к нам в чертёжный зал вошёл Устинов, министр вооружения. Все мы были на своих рабочих местах, за кульманам, и занимались своими делами. Когда он вошёл, мы не обратили внимания, а кое-кто его со своего места не видел. Вдруг слышим команду: «Встать, когда к вам зашёл генерал!». Подумаешь, пуриц какой! У нас половина конструкторов побитые вернулись с фронта и не военнообязанные.

Я не знал, что ему нужно было ответить. Так мы продолжали жить и дружить до тех пор, пока судьба не вмешалась в нашу жизнь.


Прошло несколько месяцев. Во время родов умерла Ася Ароновна Крейн. Несмотря на то, что была война и в день умирали сотни людей, эта смерть потрясла меня. Дело в том, что я под её руководством начал работать в артели учеником токаря. Мне собрали из старья токарный станок. Когда я уверенно стоял у станка, меня научили доводить до кондиции штампованные шайбы, которых в один запал требовалось четыре штуки. Норма была 12 тысяч штук в смену, которая для меня длилась восемь часов – мне было четырнадцать лет.


Когда приходит беда, она за собой приносит еще беды. Неожиданно открылась тайна жены отца. У неё оказался туберкулёз в открытой форме. Отец пытался ей помочь. Купил козу, молоко от которой шло на изготовление коктейля молоко-алое. Однако это не помогало. Боясь нас заразить, они расстались. Тамара Николаевна перешла жить вниз, а Григорию пришлось жить в нашей квартире. Я опять начал готовить обеды для семьи. Вечером с нами ужинал Григорий.


Прошло несколько месяцев. Я начал с октября месяца ходить в школу. Отводил сестрёнку в детский сад и шёл на занятия. Она была в продлённой группе. Вечером я забирал её домой. День проходил в трудах и заботах.


Вдруг ночью во входную дверь внизу кто-то громко постучал. Все были дома и, как всегда, в особенности во время войны, все встревожились. Отец сошел вниз и через несколько минут вернулся с военным мужчиной. Вышедший из своей спальни Григорий стоял в нашей комнате. Вошедший увидел Григория раньше, чем он увидел вошедшего. Офицер выкрикнул: «Брат!» и бросился к Григорию. Они обнялись и громко, не стыдясь нас, заплакали. Затем, не отпуская рук, отошли на шаг, начали осматривать друг друга, не веря своим глазам. Затем Григорий опомнился, повернулся к нам и сквозь слёзы сказал:

 – Дорогие, это мой брат Григорий, фронтовик!


Обращаясь к нам словом «дорогие», он, видимо, хотел выразить свою благодарность нам за то, что в нашем доме мы разрешили ему жить и благодаря этому он встретился с братом. Эту ночь мы почти не спали. Григорий младший рассказал, что он участвовал в Сталинградской битве, горел, но остался жив. Сейчас едет в Тагил принимать новую технику. Командование разрешило ему навестить брата инвалида. Квартиру, где проживал ранее наш сосед, до вселения в наш дом, он нашёл через адресное бюро, а жильцы этого дома ему указали на наш дом. Днём я приготовил обед, в основном из картошки, Гриша младший на стол поставил бутылку водки, колбасу, тушёнку. Пообедав, мы спросили братьев, каким образом одним именем их родители назвали сыновей.

 

– Дело в том, что наши родители детей назвали Герш и Эрш. Эти два еврейских имени в переводе на русский язык, или условном переводе, звучат как Григорий. Вот так.


Три дня пролетели мгновенно. Все были на работе по двенадцать часов, собирались вместе по вечерам. Я в школе был пять часов, остальное время – с Григорием. Подружились. Выдумывали, как удивить всех приготовленным ужином. Уехал Григорий рано утром. Прощаясь, он предупредил, что первое письмо пришлёт он, так как не знает, в какой части он будет служить и на каком фронте. В нашей квартире воцарилась тишина, как будто в комнате покойник – в особенности в первый день без Григория-младшего.


Настала осень, подошли работы по уборке урожая. В этом году мы успешно справились без Тамары Николаевны. Она уволилась с работы и перебралась в свой дом, который ей достался от свекрови. Комнату внизу занял рабочий артели.


Неожиданно в сопровождении женщины приехал Григорий младший. Трудно в нём было узнать бывшего красавца, щёголя. Каждый его шаг на костылях гримасой сводил его лицо. Женщина помогла ему снять шинель и потихоньку сесть, не притрагиваясь к спинке стула. Он посмотрел на нас и криво улыбнулся:

 – Да, друзья, фортуна – девка изменчивая, хоть в каком-то роде. Из всего экипажа я в живых остался один.


Григорий был ранен в сражении при Курско-Орловской операции. Женщину он представил как жену. Она с нами пожила дней десять-пятнадцать, а затем, не сумев выдержать наш полуголодный образ жизни, уехала. Со следующего дня я Грише старшему помогал обрабатывать раны его брата, обмывая их слабой марганцовкой, затем тампоном смазывать обгорелое тело. Я забраковал стирку бинтов Григорием старшим и взял на себя эту обязанность. Больной оставался дома сам только в часы моих занятий в школе. Надо отдать должное Григорию: он держался мужественно, подбадривая нас при обработке его тела. Находясь один или даже при нас, он делал доступную ему гимнастику или ходил по квартире. Затем он ходил с одним костылём и палкой. Когда раны зажили и он начал ходить, опираясь на палку, отец предложил ему работу в артели культпросветработником и кооптировали его до выборов парторгом.


В цехах появилась наглядная агитация. Начала работу комсомольская организация. Появилась доска почёта. Иногда Григорий в обеденное время делал небольшие лекции о положении в стране и на фронте.


Вновь избранная секретарь комсомольской организации с первых дней после избрания горячо взялась за дело и стала достойным помощником Григория. Выпускалась стеная газета, боевые листки, «молнии». Занялись подготовкой молодёжи к вступлению в комсомол. Эта девушка чем-то была похожа на Асю. Несмотря на то, что у неё были свои служебные обязанности, она за день могла появляться во всех цехах и конторе. Внешне они с Асей были совершенно разные. Надежда была стройной девушкой немного выше среднего роста, чем отличалась от остальных удмуртских подруг. Круглая головка, маленький нос, немного раскосые глазки, чуть выступающие скулы подчёркивали, что она типичный представитель своей республики, в которой мы жили в настоящее время. Она частенько встречалась с Григорием, затем засиживалась с ним в конторе после работы. Иногда заходила в столовую и угощала своего партийного шефа шанежками.


К майским праздникам они решили дать концерт художественной самодеятельности. Надежда к этому мероприятию привлекла молодёжь из конторы. Праздник и концерт провели отлично. Многие получили к празднику денежные премии, благодарности. В концерте самодеятельности я принимал также участие, несмотря на то, что в этот момент я не работал в артели, а занимался в школе. Я прочёл стихотворение Симонова «Убей его» и на мандолине исполнил марш танкистов, что понравилось Григорию. Меня же потрясла песня, которую исполнил Григорий. По его словам, это была фронтовая песня, народная: ни автора слов, ни композитора он не знал. Кроме того, что у исполнителя был прекрасный голос, баритон, слова песни в его исполнении были от сердца фронтовика, полны грусти и оптимизма. Концерт прошёл удачно. Вечером во время ужина дома я спросил Григория, знает ли он авторов песни. Он не знал.

 – Мне кажется, что её сочинил и написал музыку какой-то фронтовик, – сказал он.


Я попросил его ещё раз её исполнить. Он не отказался. Уже ложась спать, я обнаружил, что запомнил и слова, и мелодию. Больше я этой песни не слыхал.


Прошло несколько месяцев. Григорий младший сообщил нам, что он женится на Надежде и переезжает в её дом. Свадьбы как таковой не будет. Устроим торжественный обед. И мы были приглашены на этот обед. Не помню по какой причине, но отец поблагодарил за приглашение, однако на обед мы не пошли, все были заняты в воскресенье. Мы на обед делегировали от нашей семьи Григория старшего. Надежда пригласила на обед своих подруг из конторы артели. Одна из подруг, Броня, была приглашена со своей старшей сестрой, которая к этому времени была уже вдовой. Муж погиб на фронте. Спустя месяц Григорий старший сделал предложение сестре Брониславы и перешёл жить к ней.


Прошло время, освободили Киев от захватчиков. Григорий старший уехал с женой в Киев к себе домой. Перед отъездом зашёл к нам попрощаться. Больше нам с ним видеться не пришлось. У каждого была своя дорога.

После освобождения Одессы, когда стало возможным, отец, брат и сестрёнка уехали в Одессу. Отца вызвал заведующий земельным отделом Облисполкома, брат отправил документы, и его вызвали в Одесский политехнический институт сдавать экзамены. Их провожал Григорий младший. Я в это время по направлению райкома комсомола работал в пионерлагере в 120 километрах от Ижевска. Поздней осенью в Одессу возвратился и я.

 

В 1967 году на торжество празднования юбилея страны брата пригласили в Ижевск как организатора и руководителя первой в Удмуртии фронтовой комсомольско-молодёжной бригады во время войны. Конечно, не обошлось без встреч с бывшими членами бригады. Встретил он своего заместителя, а затем преемника бригады Люсю Шевелькову. Она уже не работала, была домохозяйкой. После ухода брата на комсомольскую работу она получила орден. Встречался он и с другими членами бригады. Все с увлечением вспоминали тяжёлые годы войны, работу, голод. Об их успехах писали в газетах, делегировали на съезд комсомола Союза, но у всех проскальзывало сожаление о том, что в послевоенные годы о них так скоро забыли.


Совершенно случайной была встреча в городе с Григорием младшим. Брат его сначала не узнал: перед ним стоял старик в одежде, давно не видевшей утюга, да и довольно поношенной. От прежнего щёголя Григория не осталось и следа. Когда был он на костылях, он лучше выглядел, чем сейчас. К себе домой он не пригласил, видимо, стеснялся своей нищеты. Он так и сказал, что не может пригласить, потому что жена тяжело заболела.


Была встреча с бывшим секретарём бюро комсомола, у которого брат был заместителем будучи бригадиром фронтовой бригады – с Алексеем Урбаном. Алексей пригласил брата к себе домой. Хозяин был инженером конструкторского бюро завода до избрания в бюро комсомола завода. Сейчас он был директором завода с 18 тысячами рабочих. Территория завода заняла старый чугунолитейный завод, артель «Металлист», дом, в котором мы жили, и большой кусок леса, где мы сажали картошку. Алексей сказал, что завод хорош, но оплата труда у нас требует пересмотра, народ живёт плоховато, на жизнь денег не хватает. «…Но мы живём и живём творчески».


Об этом брат мне рассказал, когда приехал из Ижевска. В эвакуации я с Урбаном знаком не был, познакомился в Одессе. Он приезжал на лечение в санаторий. Это была последняя моя встреча с этим человеком. Сердце его восстановить не удалось.

Моя судьба так распорядилась, что осенью 1998 года мне пришлось эмигрировать в Германию. В семьдесят лет я почувствовал, что на стройплощадке продуктивно уже не могу работать. Другой работы не было, да и сил уже не было. Пенсию получил максимальную, но прожиточный минимум она не обеспечивала.


В 2000 году нас, эмигрантов, пригласило российское консульство на торжество праздника Победы в Гамбург. Мы посетили кладбище умерших военнопленных и возложили венки, священник отслужил заупокойный молебен. По приезде в консульство был дан обед, перед которым выступил с приветственным словом консул. Обед был шикарный: с водкой, с пельменями. Затем мы вышли в сад консульства и пели песни довоенных и военных годов. Воспользовавшись паузой, я запел «Уралочку». Никто не поддержал. Воцарилась тишина. У некоторых стариков появились слёзы. Я в какое-то мгновенье хотел прервать пение, но всё-таки допел. Все молчали, очевидно, каждый думал о своём. Затем раздались аплодисменты. Мы пели до вечера, а затем разъехались по домам в различные города Германии.


В 2002 году группа жителей Бремена поехала на экскурсию в Швейцарию. 9 мая мы решили отпраздновать день Победы. Заказали в ресторане столики в отдельном зале. После застолья, по нашему обычаю, начались песни. Здесь я решил также исполнить «Уралочку». Эффект был тот же. Слушателям песня понравилась. Все прекрасно знали, что оптимизм песни сбылся далеко не полностью. Не могу понять почему, но после рассказа брата о послевоенной жизни бывших членов молодёжной бригады и Григория младшего у меня возникло желание написать окончание песни.


Этот рассказ я написал, чтобы люди знали братьев фронтовиков Полещуков, проливших свою кровь за страну, которую любили, и прожили в ней честную, но тяжёлую жизнь.

Одновременно я хочу, чтобы так незаслуженно забытая песня великого композитора Арама Хачатуряна возродилась. Поэтому напоминаю текст песни.

Одновременно я хочу поделиться с читателями своими мыслями, которые возникли у меня после написания рассказа.


 

Уралочка

слова Григория Славина, музыка Арама Хачатуряна

 

Моя подружка дальняя, как ёлочка в снегу.

Ту ёлочку-уралочку забыть я не могу.

Давно ушёл я из дому, но помню до сих пор

Её совсем особенный уральский разговор.


 

Письмо моей уралочки попробуй-ка пойми!
На фронт прислала валенки, а пишет мне: «Пимы».
На каждом слове «окает»: всё «то», да «то», да «то»,
Зато такого токаря не видывал никто.



Моей далекой весточке не так легко дойти,
Но ты, моя невесточка, работай, не грусти!
А если встанет в горлышке непрошеный комок -
Ну что ж, моя уралочка, поплачь и ты чуток.



Но дело наше верное, не стоит слезы лить!
Свободные, счастливые – сто лет мы будем жить.
Приду – сыграем свадебку, по чарке разопьем,
И скоро сыну имечко придумаем вдвоем.

 

 

Оптимизм песни исполнился далеко не полностью, что впоследствии заставило меня в этом убедиться. Моё сомнение выразилось в продолжении текста песни, написанного мной:


Моя подружка дальняя, как ёлочка в снегу,

Тебя, моя уралочка, забыть я не могу.

Давно ушёл с Урала я, но помню до сих пор

Я твой, совсем особенный, уральский разговор.

Запомнил я и песни те, раскрывшие мечты.

Скажи, моя уралочку, счастлива ль нынче ты?


-  Пройдя горнила той войны, ко мне пришёл мой друг.

Побитый весь, израненный, явился он не вдруг.

А дальше, как в той песенке, которую поём,

Мы сыну скоро имечко придумали вдвоём.

Напарником в заводе он к станку со мною встал,

Трудился и лечился он, нигде не уставал.


И так трудились вместе мы, был наш удел таков,

Но не могли мы прокормить открытых пять ротков.

Тогда на шахту угольну решили мы идтить,

Деньжонок заработать там, немного подкопить,

Вернуться в город свой родной детишек подымать,

А дальше – жить и поживать, да внуков ожидать.


Мы твёрдо знали, делать что, и как теперь нам быть,

Но, видно, было не судьба до этого дожить.

Было ли леса мало там, аль крепь была гнила...

Вся смена под шабаш была углём погребена.


Вернулась я с детишками в свой город, в домик свой.

Я за станком работала и с горем, и с тоской.

Сынов взрастила, молодцев, один в один в отца,

Три крепыша, красавцы все, три славных молодца.


Но жить пришлось не долго им в избе нашей пустой,

Все после службы в армии вернулись не домой.

Теперь сижу однёшенька, без света, без тепла

И знать не знаю я, почто меня мать родила.


Поведала тебе, дружок, о том, что ты просил,

Теперь уж ты прости меня, нет больше моих сил...

 Март, 2019г.





<< Назад | Прочтено: 231 | Автор: Дубовой Г. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы